Я сел. Было даже приятно сидеть на нагретых солнцем булыжниках, правда, голова немного кружилась. Люциус поддержал меня, а Драко встревоженно заглянул мне в лицо. Сам он был перепачкан пылью, растрёпан, а с щёк его ещё не сошёл горячий румянец. Я сфокусировал взгляд окончательно. Было немного неловко чувствовать чьи-то руки у себя на плечах, и я сдержался, чтобы не поёжиться.
— Мистер Поттер, вы хорошо сражаетесь, — раздался у меня над ухом голос, в котором я различил... одобрение? Не может быть такого. Глаза поднять было страшно, поэтому я смотрел на испачканный рукав Драко. — Однако плохо усваиваете информацию. Что я ответил тогда в лесу на ваши настойчивые расспросы о причине подобного вместилища для волшебной палочки?
— М... — в глазах Драко я увидел самое настоящее веселье. — Что это создаёт как бы дополнительную оболочку, направляющую магию... и серебро тоже служит проводником. И ещё — что вещи, пропитанные магией хозяина, могут проявлять свою собственную волю...
Только тут я поднял руку и ощупал странно саднящий лоб. Ну да, герой, называется. Не выдержав, я застонал от жестокого разочарования: в самый момент моего триумфа треклятая трость самостоятельно стукнула меня по голове!
Крутнувшись, я возник на аппарационной площадке, сошёл с чёрной клетки паркета и, прищурившись, огляделся. Свет, окрашенный красным, зелёным, золотым, по-прежнему прямоугольными пятнами ложился на пол, мраморная лестница уходила на второй этаж, однако что-то было не так. Смерть? В этот дом опять пришло безликое чудовище и забрало кого-то... да, в принципе, можно было предположить, кого. Явилось утром, при солнечном свете, цинично оставив на согревшихся за ночь простынях одну только оболочку. И чего теперь стоят метания, честолюбие, страх?
Подгоняемый единственно желанием убедиться, верно ли моё предположение, я миновал лестницу, коридор, раскрытые двери зала, в котором эльф, присев на корточки, оттирал тёмный матовый паркет, и наконец постучал в дверь за поворотом.
— Кто? — раздался из комнаты требовательный бас Макнейра. Я назвался, и через несколько секунд дверь открылась.
Комната Барти выглядела почти так же, какой я видел её, когда приходил рано утром: свечи на тумбочке, сбитая в ком простыня, приоткрытое окно. Руквуд в позе эмбриона лежал на боку, завёрнутый в клетчатый плед, и ухитрялся хмуриться и кусать губы даже во сне. Однако дыхание его было ровным, и, на первый взгляд, жизни уже ничего не угрожало. Пока я, нацепив на лицо самое отталкивающее выражение, какое только мог, накладывал диагностирующие заклинания, Макнейр стоял прямо за моей спиной, вглядываясь во вспышки зелёного и красного и явно ничего не понимая. Как охраняющий что-то пёс, догадался я, не может отойти подальше.