— Кто там?! — рявкнул Рон снова, но нам снова не ответили.
— Открываем? — одними губами предложила Джинни. — Я поставлю щит, дальше по обстановке.
— Разве Пожиратели не выломали бы дверь? — попытался я их успокоить, хотя меня трясло.
Я ужасающе медленно повернул ручку, потом быстрым движением отпрыгнул в сторону, готовый драться, и услышу за спиной тихое потрескивание щита. В дверь никто не входил, и я, обернувшись, увидел лица Рона и Джинни, растерянные и испуганные. Выглянул за дверь, и мой взгляд наткнулся на распростёртое на крыльце тело, доски под которым уже окрасились кровью. Вскинул глаза в темноту, опасаясь, что вот-вот из неё прилетит смертельное заклятие, но темнота дышала августовской травой, свиристела кузнечиками, и не было в ней зла.
С непонятным раздражением и пустотой я снова посмотрел на неподвижно лежащего на пороге человека, не желая узнавать и всё равно узнавая, а Рон потрясённо выдохнул мне в ухо:
—Ну какого книззла мы его вспоминали?!
Год назад я знал, что история моего вступления в ряды Пожирателей закончится этим, вот только не представлял, как именно. Не думал, что будет два месяца заключения в моей комнате, ужас от звука шагов в коридоре, холодный подоконник, ежевечерняя пустота, еженощные кошмары и горы свитков с выполненными от нечего делать домашними заданиями.
Сегодня было дописано эссе по Трансфигурации, и заданий больше не осталось. Тогда я решил погадать — себе, на себя — просто вытащил из колоды первую попавшуюся карту. И карта оказалась — Смерть. Я не сомневался ни секунды. Слишком хорошо я разбираюсь в Прорицаниях, чтобы понять, что всё закончится сегодня. Разбирался...
Я положил карту в нагрудный карман рубашки, ближе к сердцу. Запаролил тетрадь с личным дневником, аккуратно сложил на полку свитки и книги. Хотел убрать со стола свадебную фотографию родителей, чтобы не досталась тем, кто наверняка потом ворвётся в мою комнату в поисках добычи или потехи, но подумал и вместо этого, вытащив из рамки, положил её к карте. Вскоре в парке должно будет появиться новое надгробие. Именно в парке — в завещании, написанном на Рождественских каникул я специально написал, что не хочу лежать в семейном склепе. И без того жил в подземельях слишком долго...
Я заглянул в ящики письменного стола, порылся в бумагах, но не нашёл ничего путного, только забытый снитч. Я пустил его летать по комнате, а сам сел на подоконник, прислушиваясь к мерному жужжанию крылышек. И к себе. Но страха не было, лишь пальцы слегка подрагивали. Ожидание, вот чем это оказалось на поверку.