— Живи просто — проживешь лет со сто! — пропела она и упорхнула по каким-то таинственным своим делам.
Дима отнял бутылку, поставил на стол.
— Пошли в зал, красавицы.
Обнял одной рукой Таню, второй — Лену, и так, втроем, они вышли из полупустого класса.
Он, казалось, забыл о том, что только что говорил Лене, забыл о своенравной руке, добравшейся до ее груди, шел быстро и весело, обнимая Таню с Леной на равных. «Как больно, милая, как странно…» А может быть, так и надо? Чтобы никто не подумал…
Зал встретил их той же грохочущей музыкой, теми же огнями, конфетти и гирляндами — от края до края, под потолком, — знакомыми фигурами в извиваниях и прыжках, и даже Геннадьевич с Элизабет все так же покачивались в условном полуобъятии где-то там, у окна, в отдалении от других, будто за все это время так друг от друга и не отрывались.
— Объявляется белый танец! — закричала Таня и потащила Диму в центр зала, к елке, в круг танцующих.
Дима растерянно оглянулся, махнул Лене рукой — айда с нами, прыгать и дергаться можно врозь, — но Лена этот жест вроде бы не заметила, да и не умела она танцевать, не хотелось ей дергаться, как припадочной. Может, вообще уйти? Вот только куртка заперта в классе. Ну и что? Разве это проблема — найти охранника? «Элементарно, Ватсон» — как говорит Серега. Но Танька… Лучшая, единственная подруга… Она же видела, как сидели они в углу — там, в классе, — как Димка обнимал Лену. Недостатка в поклонниках у Татьяны не было, неоднократно смущалась Лена, слушая подробности Таниных встреч то с одним, то с другим мальчишкой.
— Я бы тебе кое в чем призналась, но ты у нас пуританка, — сказала однажды Таня, лукаво поглядывая на Лену, и Лена почему-то подумала, что Танька сделала тот знаменательный, торжественный шаг, который в прежние времена совершался лишь в первую брачную ночь. «Что ж, нам ведь уже семнадцать, — подумала тогда Лена. — Не все же такие, как я…»
— Неужели ты вправду ни с кем ни разу не целовалась? — приставала к ней Таня.
Хотелось крикнуть в ответ, что спрашивать об этом жестоко: разве женская это инициатива, разве виновата Лена, что никто, ни разу не захотел ее поцеловать? Но она сдерживалась, отшучивалась, уходила от прямого ответа, переводила разговор на другое. Теперь, глядя на то, как запросто оттащили от нее Диму, Лена впервые подумала, как она дико несовременна со своими понятиями — что можно и чего нельзя.
Елка стала вдруг расплываться, стали расплываться танцующие, и Лена поняла, что плачет. Ужас какой! Хорошо, что в зале почти темно. «Прекрати сейчас же! — приказала себе Лена. — Немедленно прекрати. Это все вино, и еще — слова Димки, его рука… Не думай! Не представляй и не вспоминай! Потом все вспомнишь». Она вынула из сумки платок, глядя в зеркальце, осторожно промокнула глаза. Вроде ничего, не размазалось.