— Весна, — разводит руками Геннадьевич и мечтательно улыбается.
Теперь, когда он страстно влюблен — с того самого новогоднего вечера, — как он всех понимает!
— Весенний авитаминоз? — хмурит узенький лоб непонятливая математичка.
Геннадьевич смотрит на нее с нескрываемым сожалением.
— Пожалуй, — роняет он снисходительно.
Впрочем, любовь к красавице Элизабет не мешает ему, как ворчат выпускники, вызверяться: бесконечные сочинения на сложные, философские темы, анализ самых разных, не включенных в программу текстов, — но в этой школе литературе дышится на диво вольготно, — подготовка к поэтическому городскому конкурсу, участие в передаче «Умницы и умники» — ее да «Свою игру» признает даже Костя, смирившийся с друзьями-клятвопреступниками, отошедший не без помощи Насти от своего свирепого радикализма.
Уйму заданий делает теперь Дима — в метро, по дороге к Лене, а в маршрутке повторяет английские идиомы, как того требует счастливая, но непреклонная Элизабет.
— Почему ты не хочешь представить на конкурс что-то свое? — спрашивает Лена.
Она скользит по лыжне, чуть согнувшись, сильно отталкиваясь палками, как научил ее Дима. Он топает рядом по зернистому, ноздреватому снегу. Синие длинные тени лежат на снегу.
— Боюсь, — признается Дима. — На фоне Тютчева и Ахматовой, Фета и Пастернака… Лучше выдам им анализ «Мцыри»:
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под снежным пологом лесов.
— Здорово, — задумчиво говорит Лена, — ведь знаешь наизусть, а все равно…
— Ты тоже чувствуешь, да? Какая энергия, сила! А еще шотландец.
— Кто?
— Да Лермонтов. У него же дед был шотландцем.
— А все-таки… Посоветовался бы с Геннадьевичем, — настаивает Лена. — Показал бы ему свои стихи — он в этом сечет.
— Еще бы! Но — боюсь. И потом я должен сам убедиться.
— В чем?
— Говорил же тебе: в том, что все не вторично.
— Мне кажется, нет.
— Ты, Ленча, необъективна.
— Почему?
— Потому что… Потому что, — запинается Дима, подбирая слова. — Потому что ты ко мне хорошо относишься.
Подпрыгнув, он становится на своих длинных лыжах поперек лыжни, втыкает в снег палки, изогнувшись, целует Лену в холодную, порозовевшую на морозе щеку.
— Ничего подобного, — отнекивается Лена. — Совсем не поэтому. — Самого факта не отрицает. — Ты сам говоришь, что стихи у тебя возникают сами собой, а это, по-моему, признак. Как там у Пастернака?
Она вопросительно смотрит на Диму.
— «И чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд…»
— Ну, видишь! — торжествует Лена.