Лицо у Махмеда вытянулось, глаза со страхом прятались в землю, голова опустилась. Карапузов схватил татарина за рукав, с усилием потянул к себе.
– Айда, Махмед, ты ведь не буржуй. Чего тебе красных бояться! Айда.
Щеки Карапузова, полные, розовые, круглыми пятнами стояли перед уфимцем.
– Мулла наш бульна пугал красным. Присяг бирал с нас.
– Ну черт с тобой, уфимскай стрелька, шары твои дурацкие, язви тебя.
Сибиряк плюнул. Снял с винтовки японский штык, отточенный на конце, не торопясь срезал погоны.
– К черту, довольно!
Две зеленые тряпочки полетели в снег.
– Ай! Ай! Ай!
Татарин хлопал себя по боку, качал головой.
– Ай! Ай!
Снова примкнутый штык мягко щелкнул пружиной. Не взглянув на рябого, Карапузов закинул за плечи винтовку, пошел в сторону усиливавшейся перестрелки.
Медвежье враждебно насторожилось, высыпав на улицы, ждало. Крестьяне стояли кучками, прислушивались к приближающейся перестрелке.
– Что, господа хорошие, пограбили да и будет. Пора и восвояси. Пятки смазываете? А кто платить-то за вас будет? А?
Обозники угрюмо молчали, торопливо подгоняли лошадей, со страхом оглядывались назад. Полубатарея передвинулась дальше за деревню, открыла по наступающим беглый огонь.
– Виууужжж! Виууужжж! – неслась над селом шрапнель за шрапнелью.
– П! П! П!
По улице проехали подводы с ранеными. Окровавленные солдаты, наскоро перевязанные, метались в санях, стоная и вскрикивая при каждом толчке. Старухи вздыхали, охали, крестились. Толпа сосредоточенно молчала. Люди знали, что многие или даже большинство раненых были насильно загнаны на фронт.
– Та-та-а-та, тах-та, тах-тах, – задыхался где-то близко «максим».
– Бум, бум, бум, бум, бум, – баском вторил ему «кольт».
– Трах, трах, трах, – ломали сухие ветки винтовки.
– Диу, диу, диу, – звонко в морозном воздухе пели пули.
– Наша берет, скоро белым амба будет, – сказали в толпе.
Настроение поднималось. В руках некоторых появились пистонные ружья, вилы, топоры.
Шарафутдин на трех подводах вез полковничье имущество.
– Ребята, чего это мы орловского холуя отпускать будем с нашим же добром? Бей его!
Молодой парень вскинул к плечу одностволку. Грянул выстрел, и Шарафутдин, схватившись руками за окровавленное лицо, упал с саней.
– Ура! Ура! Ура-а-а-а-а!
– Наши пошли в атаку, – закричал старик Черняков. – Ребята, которые с вилами, – к воротам становись, а которые с ружьями, – на заплоты. Не дадим сбежать белым гадам.
Улица опустела, затаилась, выжидая. Цепи белых дрогнули, смешались и в беспорядке, почти не останавливаясь, побежали к селу. Полковник Орлов носился среди бегущих на своей белой кобыле и хлестал нагайкой гусар направо и налево.