– Как, товарищи, раненых, поди, нет больше?
– Нет, убитые только остались. Все равно подбирать надо.
Костя Жестиков пришел в сознание, приподнялся.
– Господа, скорее меня в лазарет. Я доброволец. Я сильно ранен. Скорее, господа, а то нас бандиты накроют.
Старик Чубуков переглянулся с зятем.
– Слышь, живой доброволец!
– Каки бандиты? – спросил Чубуков.
– Известно какие, красные партизаны.
– Ну, брат, до них далеко. Их угнали и не видать.
– Угнали – это хорошо. Только скорее, господа, а то я истеку кровью.
Жестиков оживился, поднял воротник, засунул руки в рукава. Ранен он был в бедро. Кровь промочила у него все брюки, натекла в валенки.
– Сейчас, сейчас, мы вас за полчаса доставим.
Партизаны сели в сани, дернули вожжи. Кругленькие мускулистые минусинки пошли мелкой рысцой. Зять Чубукова сидел рядом с Жестиковым. Черная борода партизана тряслась, на лицо добровольцу падали с нее холодные, мокрые комья снега.
– Давно вы этак добровольцем-то воюете?
– С самого первого дня переворота. Да до переворота я еще в офицерской организации состоял.
– Гм… Награды, поди, имеете?
– Нет, у нас полковник скуп на этот счет. Хотя меня все-таки представили к Георгию.
– Ага, ишь ты!.. Гярой, значит!
Жестиков самодовольно улыбнулся, бедро заныло, доброволец поморщился.
– Да, я повоевал. Свой долг исполнил, теперь и отдохнуть имею право.
– Конешно, конешно. Обязательно отдохнуть.
Партизан отвернул в сторону лицо. Жестиков болтал без умолку.
– Пусть кто другой повоюет так, как я. Красная сволочь долго будет помнить господина вольноопределяющегося Константина Жестикова. Широкинцы уж наверняка меня не забудут. Ах, и почертили мы там. Девочка какая мне попалась!..
К горлу партизана что-то подкатилось, не своим, глухим голосом он спросил добровольца:
– Это в Широком-то?
– Да.
– Какая?
– Совсем, знаешь ли, молоденькая, лет пятнадцати-четырнадцати, не больше. Невинненькая еще была. Как ее звали? – Жестиков задумался на минуту. – Да, Маша, Маша. – Мы ее с Пестиковым в курятнике прижали. Она там пряталась. Потеха!
Жестиков тихо засмеялся, схватился за рану.
– Ох, нельзя смеяться-то, больно.
Партизан размахнулся и тяжело стукнул раненого по зубам.
– Заткни свою глотку, погань!
– Ты чего это?
Жестиков еще не понимал, в чем дело.
– На каком основании?
Партизан плюнул ему в глаза, бросил вожжи.
– Вот тебе, гаду, основания! Вот тебе основания!
– Партизаны, а-а-а, карау-у-ул!
Жестиков подавился обломками своих зубов.
– На вот тебе, сволочь!
Чубуков остановил лошадь. Летягин, черный от гнева, топтал Жестикова ногами.
– Ты чего это, Иван?