Говорить об этом – поздно. Даже если я права и вина за смерть Эвин лежит на Тэдри, мальчик находился там и видел все своими глазами. О последствиях мне было хорошо известно.
Словно подтверждая, со второго рисунка на меня посмотрела одна из тех женщин, которых я выделила в группу жертв Ханри. И с третьего, и с четвертого…
Когда Санни делал свои наброски, они были еще живыми. У всех в глазах царил ужас.
– Мама? – В прозвучавшем слове мне послышались отголоски удивления.
Я настолько «увлеклась» творчеством Санни, что забыла о нем самом.
Подняла голову, позволив себе лишь намек на улыбку.
– Извини, я не спросила разрешения их взять.
Мой подопечный меня словно и не услышал.
– А где Грегори? – В его голосе так и не было эмоций, но выглядел он чуть более расслабленным.
Я не обольщалась, такой эффект вполне могли дать и препараты.
– Его забрал с собой папа. Пока он не вернется, с тобой побуду я, – объяснилась, отходя от стола.
Сделав пару шагов, была вынуждена остановиться и отвести взгляд.
Выслушав ответ, Санни откинул одеяло, чтобы подняться с постели. Спал он в длинной рубашке, но без белья.
Называя Санни мальчиком, я не забывала, что ему уже около двадцати. Свидетельство этого было налицо. Утренняя эрекция…
И что мне с этим делать?
– Тебе во сколько приносят завтрак? – Все так же спокойно поинтересовалась я, стараясь не выдать своего смущения.
Я, конечно, не монашка, да и наличие старших братьев рано приучило относиться к некоторым вещам без излишней стыдливости, но только не в такой ситуации.
– Завтрак? – опустив ноги на пол, переспросил он без малейшего намека на интонации. Кажется, «оживал» Санни, лишь когда речь шла обо мне. – У меня есть вода и печенье.
Про ненависть я вроде как уже упоминала.
– Тогда иди умываться, и мы с тобой будем есть печенье.
Вопреки мелькнувшим на миг опасениям, Санни послушался, подарив несколько минут на осмысление. Впрочем, то, что творилось в моей голове, упорядочению поддавалось с трудом.
Чувства напоминали растревоженный клубок змей. С какой стороны не подступись, отовсюду брызгало ядом. Относиться же к ситуации рационально казалось кощунственным.
Гениальный ребенок, чей разум искорежен айо, а психика изуродована отцом и матерью!
Это не объясняло и не оправдывало всех совершенных преступлений и загубленных жизней, но заставляло задуматься, где и в чем была лично его вина.
Спасла себя от душевных терзаний сама. От того, выдержу или нет, зависело будущее Виктора. Все остальное не имело значения.
Слова, ставшие молитвой. Когда я произнесла в первый раз, не догадывалась, что повторять мне их в этот день придется часто. И следующий раз не заставит себя ждать.