Панов открыл самую толстую из них. Личное дело начальника штаба его батальона, старшего лейтенанта Владимира Суворова. Материала для анализа море, страниц около тридцати.
Капитан быстро пробежал глазами анкету — девятьсот тринадцатого года рождения, самый крестьянин из крестьян и никогда не колебавшийся член ВКП (б). Не участвовал, не состоял, не привлекался.
«Почти истинный ариец, беспощадный к врагам рейха», — дернул челюстью Ненашев, вспоминая черно-белый сериал, и тут же дал себе в мысленный подзатыльник. Зачем юродствовать? Жить, а может, и помирать придется вместе. Теперь Саша загасил и пафос, начиная старательно запоминать новые формулировки. Вдруг придется переписывать старую анкету, и надо идти в ногу с эпохой.
Дальше он оценил почерк. Писал «страшный» лейтенант мелкими, сжато написанными буквами с крутым, почти отвесным наклоном. По изученной Пановым методике это говорило о хладнокровии, спокойствии, скрытности мыслей и строгом взгляде на жизнь. На вопрос об идеологии преподаватель рассмеялся, советуя сначала осмотреть книжную полку интересуемого субъекта.
Владимир окончил шесть классов школы сельской молодежи, два года буквально отпахал на селе и в двадцать лет призвался в Красную Армию. Странно, дело содержало заявление, датированное годом раньше — слезная просьба зачислить паренька добровольцем в кадровую часть.
И откуда у гражданина милитаристский уклон? Или то особый склад характера человека, готового терпеть все обстоятельства и старательно воспитывать в себе воина?
Военным в России всегда жилось не очень хорошо, а в начале тридцатых и вовсе плохо. Как и вся страна, еле сводили концы с концами, не имели жилья и мыкались по казармам и дешевым съемным квартирам. Это еще ничего, в конце двадцатых не редко можно было встретить жену красного командира, торгующую самогоном из под полы или открыто — телом на панели. В нищей, разоренной гражданской войной, стране каждый выкручивался, как мог.
Можно улыбнуться, но откосить от армии больше мечтал командный состав, чем призывники. Те вовсе не бегали от военкомата, как черт от ладана, и не пели потом басом в караоке «двадцать восемь мне уже». Нервная дрожь от созерцания «зеленых человечков» присутствовала, но по другому поводу, как раз боялись, что в Красную Армию не возьмут.
Максим улыбнулся, кто-то из пацанов, от волнения в предвоенном сороковом году невероятно мучался от бессонницы. Не закрывал глаз целую ночь перед припиской, боясь проспать. Так хотелось служить в армии [48].
Существовал один огромный, перевешивающий большинство недостатков, плюс. Красная Армия после реформ Фрунзе выступала для бойцов всесоюзной кадровой кузницей и здравницей, впервые досыта кормившей бойцов после полуголодной гражданской жизни. Учили здесь грамоте и давали профессию, позволяющую после демобилизации выйти в люди