Вышли втроем на трассу и начали «легковушки» гражданские тормозить, проверять на предмет незаконного провоза чего-нибудь. «Мешочники» готовы были отдать что угодно, лишь бы их отпустили. Собрали дань отменную: арака, баранина в разных видах, хлеб, зелень. В общем — в руках не унесешь. Похмелились, чин-чинарем. Арака дурная оказалась. В голове — туман, как в Лондоне. Вдруг, смотрю, танк прет, на всех парах. Мне уже «по барабану» — хоть бронепоезд. Калаша на вскидку. «Стой!», — кричу. Груда брони тормозит. Вылезает механик и так удивленно, но спокойно спрашивает: «А ты самолеты не пробовал останавливать?». «Как, — кричу, — разговариваешь со старшим лейтенантом мотострелковых войск?». Он, молча, вылезает из «панциря», подходит ко мне и говорит: «А мне — до фонаря. Я сержант танковых войск». И без дальнейших разъяснений, как даст мне в глазницу. Я в кювете, с диагнозом: «нокаут». Мои бравые сержанты, видя такое дело, решили не посрамить честь подразделения и двинулись на взятие реванша. Да не тут-то было. Экипаж-то в танке был укомплектован полностью. Не успели мои «архаровцы» оценить обстановку, как познакомились с игрой в четыре руки. Результат — на лице. Ну, ты сам видишь.
Ладно бы на этом все и закончилось. Пока мы очухивались, у нас конфисковали все, что было нажито непосильным трудом, включая оружие. Стоим мы втроем под стволом танкового пулемета, а их командир, летёха, гад, говорит, сидя на броне: «Значит так, направление движения — строго по трассе, шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству. Стреляю без предупреждения. Отставших, давим гусеницами». Думаю: «Во, попали! Лучше пробежаться». Да ты знаешь тамошние нравы. Как сказали, так бы, наверное, и сделали. Неизвестно, ведь, на каких психов нарвешься. Гнали они нас километров пять. Уже пар из ушей валит, подметки отрываются. «Все, — ору, — командир. Не можем больше. Отпусти, Христа ради!». Ну, те тормознули, отдали оружие, а остальное забрали в качестве моральной компенсации.
Вот и отметили конец командировочки. А ведь за все время — ни царапины не получили.
Гомерический смех бойцов заглушил конец рассказа. Синицин понурил голову и вздохнул.
— Командир, может, по «пятьдесят»? — жалобно спросил его сержант, — Голова раскалывается.
— У тебя не от того голова раскалывается. Никаких «пятьдесят».
— Ладно, тебе, Синицин. С кем не бывает? — рослый прапорщик открыл свою сумку и достал бутылку с прозрачной жидкостью, — Первосортный первач, чистый, как слеза. Тесть сам гнал. За качество отвечаю. Подставляйте кружки, хлопцы…