Домой, ужинать и в постель. Из дневника (Пипс) - страница 24


Сегодня был глубоко потрясен происшедшим. Ехал от лорда Казначейства в наемном экипаже по Холборн-стрит и вдруг заметил, что кучер перестал почему-то погонять лошадей, когда же лошади встали, спустился на мостовую и сказал мне, что ему вдруг стало не по себе, в глазах помутилось. «Ничего, — говорит, — не вижу». Я пересел в другой экипаж, испытывая жалость к бедняге и беспокоясь за себя, ведь это могла быть чума: на беду, я нанял его именно в той части города, где бушевала болезнь. Но Господь милостив.

17 июня 1665 года


Встал — и по воде в Уайтхолл, где все забито подводами: двор собирается покинуть город. Число умерших достигло 267 — что на 90 человек больше, чем на прошлой неделе; в Сити же до сего дня скончалось всего четверо, что для всех нас большое благо.

29 июня 1665 года


Сегодня заканчивается этот печальный месяц — печальный, ибо чума распространилась уже почти по всему королевству. Каждый день приносит все более грустные новости. В Сити на этой неделе умерло 7496 человек, из них от чумы — 6102. Боюсь, однако, что истинное число погибших на этой неделе приближается к 10 000 — отчасти из-за бедняков, которые умирают в таком количестве, что подсчитать число покойников невозможно, а отчасти из-за квакеров и прочих, не желающих, чтобы по ним звонил колокол[32].

31 августа 1665 года


Встал и надел цветной шелковый камзол — прекрасная вещь, а также новый завитой парик. Купил его уже довольно давно, но не осмеливался надеть, ибо, когда его покупал, в Вестминстере свирепствовала чума. Любопытно, какова будет мода на парики, когда чума кончится, ведь сейчас никто их не покупает из страха заразиться: ходят слухи, будто для изготовления париков использовали волосы покойников, умерших от чумы. После обеда — по реке в Гринвич, куда меня не хотели пускать, ибо боялись, что я из Лондона и являюсь рассадником чумы, покуда я не сказал им, кто я такой и откуда <…> Боже, сколь же безумны те горожане, что сбегаются (хотя им это строго запрещено) поглазеть, как мертвецов предают земле. Мы договорились издать соответствующий указ, подобные сборища запрещающий. Из прочих историй одна показалась мне особенно трогательной. На жителя Гринвича поступила жалоба, что он взял ребенка из зараженного чумой лондонского дома. Алд. Хукер же сообщил нам, что ребенок этот был младшим сыном весьма достойного горожанина с Грейшес-стрит, шорника, всех остальных детей которого унесла чума; поскольку теперь и он, и его жена вынуждены были жить взаперти и считали себя обреченными на смерть, он пожелал спасти жизнь хотя бы своего крошки и каким-то образом сумел передать его, совершенно обнаженного, своему другу, а тот (надев на ребенка новую, чистую одежду) привез его в Гринвич. Выслушав эту историю, мы приняли решение о том, что передачу ребенка следует разрешить, а самому ребенку — дать возможность жить в городе (Гринвиче. —