Зов тревожил его не так уж часто, в основном, когда Дэн вспоминал о матери. Зов был с ним с тех пор, когда он узнал и понял свою половинчатую суть и вскричал к Небу: за что?
Он был ошибкой Создателя.
Вначале сотворены были ангелы. Совершенные и безупречные. Огненные крылья ветров, солнечные вихри, несущие Славу Божию мирам и кару отступникам.
Затем пришел черед людей. Слабых и хрупких. Смертных и жалких. Дивных и прекрасных, поскольку их полюбили и одарили с невыразимой щедростью.
Ангелов и людей было много. Дэн был один.
Противоестественное существо, смешение пламенного духа и человеческой души, ангельская мудрость, отягощенная смертной плотью. Растянутое между Высью и Твердью стремлением к великому знанию запредельных пространств и болью людского ограниченного времени — вот что такое был Дэн, нефалим, миф.
Когда зов плотской, тварной части его сути просыпался и начинал стягивать горло, Дэн причинял себе боль.
Его бытие было болью.
Зазвонил телефон. Стряхнув с сигареты столбик пепла, Дэн протянул руку и поднял трубку.
— Уже не спишь?
— Благодаря тебе, — Дэн затянулся, утопил окурок в пепельнице и нашарил в пачке сигарету, как оказалось последнюю.
— Профессор ждет.
— И что? — выпустив в потолок струйку дыма, Дэн с силой впечатал окурок в локтевой сгиб. В голове стало светло и звонко. — Чего мне кидаться к вам по первому зову?
— Свинья ты неблагодарная. Сколько мы для тебя сделали, забыл?
Дэн ничего не забывал. Никогда.
— Это вы забыли, как я профессорову дочку из притона вытащил, — жестко промолвил он. — И плевать мне, кто и что там ждет, пусть Соколов сам разбирается.
На том конце провода шумно и обиженно засопели.
— Пожалуйста, Дэн…
Дэн помолчал для проформы. Пусть знают, кто тут хозяин тайги.
— Кто там у вас? — спросил он.
Нескольно минут шли вводные характеристики; Дэн слушал, жалея, что кончились сигареты. Потом он проронил ленивое «Хватит» и повесил трубку. Зов исчез, будто и не появлялся — спасибо боли и злости на эту компанию придурков.
Метель усиливалась, и никуда идти не хотелось. Дэн энергично похлопал себя по щекам, спустил ноги с кровати и, обув старые, разношенные тапки, поплелся в ванную.
Там он несколько минут рассматривал в зеркале отражение угрюмого молодого человека, который — если побреется и причешется — вполне сойдет за девушку. Даже внешность у него была ангельская: огромные темные глазищи, маленький нос, пухлые губы и кудрявые волосы — хоть икону пиши.
«Неудивительно, что ко мне пристают геи» — подумал Дэн, включив воду. Кран проворчал что-то невразумительно-обидное и выдавил из себя единственную ржавую каплю. Дэн поскреб щетину и решил не бриться всухую.