— Как там, на юге? — спросил Брик. Лежич мечтательно улыбнулся.
— Хорошо там… Море теплое… Горы до неба. Бывало, утром проснешься — и на пляж, а там тихо-тихо, и солнце встает. А вечером смотришь на море и видишь, как оно с небом сливается, далеко-далеко… Знаешь, там про море примерно так говорят, — и он произнес нараспев: — У всего есть начало, конец дан всему. Утром солнце встает, но уходит во тьму. Только море шумит и волнуется вечно, и Заступник не выдал границы ему…
Если бы Лежич не ударился в разбойный промысел и изучил бы грамоту, то из него получился бы неплохой поэт. А так он сочинял вирши в южном духе, но не записывал их, храня в памяти и частенько забывая напрочь.
— А помнишь, как мы ходили в ночное лошадей пасти? — проговорил Брик. — Сидели у костра, истории всякие рассказывали… Про домовых, про неупокоенные клады…
— А то как же, — улыбнулся Лежич. — Помнишь, ты тогда рассказал про разбойников, которые делили краденое на кладбище? Я два дня спать не мог, боялся, что мертвяк прямо в нашей хате из погреба выскочит. И тебя будил, чтоб вместе до ветру пойти.
Братья тихо засмеялись. Как-то вдруг вспомнилось очень светлое, далекое — то, что не имело никакого отношения к «здесь и сейчас» — к оцепленному зараженному клоку земли, страху, умирающим в муках людям. То ли неожиданно добрая теплая ночь наворожила, то ли и впрямь вернулось давно улетевшее лето и обняло добрыми сильными руками, золотая свежая осень швырнула пригоршню узорчатой листы, и зима взметнула снеговую пушистую шаль…
— А ты бы отпустил меня, брат, — предложил Лежич. — Уж больно тут помирать неохота. Ты не подумай чего, я чистый, заразу не понесу, — он сделал паузу и продолжал: — Я, между прочим, у мощей святого Симеона Лекарника обретался, с тех пор ни яды не берут, ни прочая пакость.
— Чего ж тогда убежать хочешь? — поинтересовался Брик. Лежич вздохнул, пошевелился.
— Тягостно мне и тошно тут. За весь свой промысел столько смертей не видел, как здесь за неделю, — он снова вздохнул. — Да и пожить еще хочется по-человечески, а не под палкой ходя. Тяжело это…
Звезды перемигивались, их яркое льдистое крошево начинало будто бы таять. Наступала самая темная и сонная часть осенней ночи. Брик присмотрелся: впереди один из костров оцепления горел не так ярко, как прочие — видимо, часового сморило, и он не подбросил дрова вовремя. Лежич терпеливо ждал, когда брат примет решение.
— Видишь, там костер почти погас? — Лежич кивнул, и Брик продолжал: — Иди туда. Караульный там наверняка заснул… И в поселки пока не суйся, поплутай. На всякий случай…