— О! Да у вас талант! — насмешливо воскликнула она.
— А говорить? Что говорить? — обеспокоенно спросил он, не переставая размахивать руками.
— Говорить нужно два слова. Первое — «Мо! Мо! Мо!» Низким голосом, медленно.
Пирошников начал мычать.
— Мо!.. Мо-о!.. Мо-о-о!..
— Отлично! — похвалила она.
— А второе? — поинтересовался он.
— Второе высоким голосом, быстро: «Кузэй! Кузэй! Кузэй!» Как удар хлыстом!
— Мо, мо-о-о, мо-о-о, кузэй, кузэй, кузэй! — с удовольствием повторил он.
Ему начинало это нравиться. Идиотизм крепчал с каждой минутой.
Они повторили все вместе с движением.
— Ну вот. Примерно так, — сказала Дина.
— А что это значит? Мо? Кузэй?
— Это на древнекхмерском. «Мо» — это просто «тихо». А «кузэй» означает «Вселенная слышит тебя и меня».
— Так длинно?
— Да. Это иероглиф, — невозмутимо отвечала Дина.
Пирошников вернулся к себе и некоторое время тренировался перед зеркалом, беззвучно мыча «мо» и шепотом выкрикивая «кузэй». При этом не забывал делать пассы. То и другое выглядело как ритуальные танцы папуасов в Новой Гвинее.
Внезапно пришла из лавки Софья и сухо проговорила:
— Владимир Николаевич, вас там спрашивают.
Пирошников не успел полностью сбросить с лица остатки выражения «кузэй» — довольно зверского, надо признать, — так что Софья отшатнулась в ужасе.
А Владимир Николаевич прошел в магазин, где у полок дожидалась операционистка Серафима.
— Вот я пришла, — простодушно сказала она.
— Здравствуйте, Серафима Степановна, — провозгласил Пирошников, слегка недоумевая. Зачем она пришла?
Но она молчала и смотрела на него, будто ожидая чего-то. Пирошников смутился.
— А вот… откуда у вас это имя… несовременное такое… — он не нашел ничего лучшего.
— Это родители. Они верующие. Хотели, чтобы я была как ангел, — улыбнулась она.
— Шестикрылый?
Она рассмеялась, кивая.
— Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился, —
продекламировал Пирошников. — Знаете?
— Пушкин, знаю, конечно, — ответила она.
— Да. А что этот серафим сделал с автором? Помните?
Она утвердительно кивнула.
— Он вырвал ему язык, заменил его змеиным жалом, затем вынул из груди сердце и на его место положил горящий уголь. А потом отправил куда-то глаголом жечь сердца людей! Вот вам и ангел! — с деланным возмущением проговорил Пирошников.
— Да, да! Правильно! — обрадовалась она.
— Ничего себе — правильно!.. Ну а что вы собираетесь со мною сделать?
— А я просто помогу вам, хорошо? — спросила она, оглядывая комнату.
— Зачем? Ну что вы… — попытался протестовать он.
— Я же за этим пришла. Вы один живете. Смотрите, как запущено, — обвела она рукою квартиру.