— Я бы хотел с вами поговорить.
Софья все поняла. Лицо ее приняло выражение глубочайшей скорби, которая готова была перелиться в обиду.
— Я слушаю вас, — сказала она.
— Садитесь, — предложил ей Пирошников.
Она села, сложив руки на коленях. Пирошникову стало жаль ее. Он знал, что никого у нее нет — ни детей, ни сестер, ни братьев. Она работала с ним восемь лет.
— Софья Михайловна, вы видите, что происходит… — Пирошников обвел рукой пространство вестибюля, сильно обезображенное идущим в каморке ремонтом. Душевая кабина стояла у лестницы, новый унитаз рядом с нею, пол был весь в пыли, несмотря на то что Серафима протирала его каждый вечер.
— Вижу, Владимир Николаевич, — обреченно кивнула она.
— Я не могу… Точнее, у нас нет… — Пирошников никак не мог построить фразу.
— Не трудитесь. Я поняла. Вы меня увольняете, — сказала она.
— Нет! — воскликнул он. — Я закрываю магазин. Он убыточен.
— Книги есть не просят. Это мне нужно иногда питаться, — горько усмехнулась она.
— Ну… Вы устроитесь… где-нибудь. Я постараюсь помочь… — неуверенно отвечал он.
— Кто же возьмет пожилую еврейку?
— Ах, бросьте! Таджиков берут, — неосторожно возразил Пирошников.
Софья оскорбилась.
— Ну спасибо… Видимо, я за восемь лет ничего другого не заслужила.
— Простите, я хотел сказать…
— Вы уже все сказали. Благодарю.
Она поднялась со стула и удалилась, однако не в сторону улицы, а направилась к лифту, на котором и уехала вниз.
«Пошла жаловаться Залману», — понял Пирошников.
Он откупорил бутылку и выпил бокал вина. Тут кстати вернулась Серафима с продуктами, и Пирошников принялся пересказывать ей разговор с Софьей.
— А может быть, снять какое-то помещение и пусть она там торгует? На зарплату себе она заработает, — принялась рассуждать Серафима. — А мы здесь поживем.
— Поживем. Но с книгами. Вон какую стену построила. Как же мы без нее? — отшутился Пирошников. — Магазина не будет.
Серафима уже поняла, что Пирошников решил быть здесь до конца, почему — неизвестно. Впрочем, он и сам не мог бы объяснить, просто это был его дом, связь с ним была нерасторжима. И еще оставалась надежда, что дом выправится в конце концов, перестанет торчать нелепой кривой громадой среди ровных и ухоженных соседей.
— А вот на что нам жить — это вопрос… — заметил он.
— На мою зарплату, — мгновенно отозвалась она.
К сожалению, это предложение оказалось не очень обоснованным, как мы дальше увидим.
А пока следует рассказать, чем же завершился этот нервный вечер.
Нервным он был не только из-за неприятного разговора с Софьей Михайловной, но еще и потому, что Пирошников начал понимать, что бизнес-центра более не существует. Все уехали или вот-вот уедут, здание кренится, и публики для его выступлений более не предвидится. Он так и подумал про свои опыты — «выступления», приравняв себя к каким-нибудь фокусникам, престидижитаторам, которым требуется аудитория, а без нее они — ничто.