И они молча поехали в лифте на четвертый этаж в сопровождении Геннадия. Происходило это в середине рабочего дня, когда Серафима находилась в своем банке, — и это было Пирошниковым предусмотрено.
На четвертом этаже снова было пусто — на этот раз не потому, что рабочий день закончился, а по причине освобождения площадей всеми арендаторами. Двери офисов были распахнуты, на полу валялись бумаги, сквозь проемы дверей видна была та мебель, которую хозяева не сочли нужным перевозить на новое место — стулья, тумбочки. Попадались и старые компьютеры.
Геннадий нашел заветную замочную скважину, открыл дверь и, впустив их внутрь, объявил:
— Я пойду, тут дело есть. Через полчаса вернусь.
Пока ехали в лифте, Пирошников стоял к Наденьке вполоборота и украдкой разглядывал ее. Конечно, она изменилась, двадцать лет не проходят бесследно. Но к ней никак нельзя было применить слово «старуха», и даже «пожилая женщина» не подходило.
Она была из той редкой породы женщин, которые с возрастом умеют сохранять стройную фигуру и не идут ни на какие ухищрения, чтобы сохранить видимость молодости на лице. Только они имеют шанс в старости выглядеть привлекательно особой старческой красотой. Те же красавицы, которые пускаются во все тяжкие, чтобы уберечь молодое лицо путем пластических операций, на самом деле не сберегают его и через некоторое время, когда все подтяжки перестают действовать, становятся удивительно безобразны.
Она вошла, сказала: «Ах!» — и тихо рассмеялась, разглядывая все то, что когда-то составляло предмет игр ее семьи. Это был их маленький заповедник, их тайна, которая сейчас ощущалась всеми тремя по-разному, но, безусловно, их объединяла.
Наденька взялась за велосипедное колесо и повернула его. В иллюминаторе поплыли картины.
Неизвестно, кто режиссировал эту презентацию, но на экране возник пустынный берег моря, по которому бежал мальчик лет десяти, тянущий за собою на бечевке воздушного змея с хвостом в виде разноцветных лент, которые развевались и трепетали на ветру. А за ним, взявшись за руки и смеясь, бежали молодые мужчина и женщина. Они были чем-то похожи на Наденьку и Пирошникова, а мальчик — на Толика.
Где-то высоко над летящим змеем был виден белый птичий клин, бесшумно рассекающий небо в том же направлении, что и бумажная птица мальчика.
Еще минута — и уже можно было поверить в то, что время вернулось и можно продолжить жить вот с этого момента дальше, выйти в коридор, встретить старуху Анну Кондратьевну, соседку Ларису Павловну, и дядюшка в майке выглянет из двери мастерской Кирилла и, как всегда, начнет учить жизни Пирошникова…