— А вы, Верженн? — произнес король.
Министр сощурил крошечные, прячущиеся между двух валиков осененной ресницами плоти, глазки.
— Предав ее суду, мы больше потеряем, нежели выиграем…
— …так что лучше решить это дело в глубокой тайне, — завершил Сартин.
— А что думаете вы, господин Амло?
Министр поперхнулся, закашлялся и наконец собрался с силами.
— Я д-д-д-д… д-д-ду-думаю, сир, что я… с-с-с-соображаю. Есть с-с-с-свои… за и пр-р-р-р… против.
— Дурак! — прошептал Мерси.
Король открыл книгу и, казалось, погрузился в созерцание гравюры, изображавшей аборигенов Зондских островов. Затем столь же резко, как и в предыдущий раз, захлопнул ее.
— А что скажет Ранрей?
Не выразив удивления, все посмотрели на Николя. «Вот, — подумал он, — я снова наживаю себе врагов. Король часто следовал советам тех, кому предоставлял слово в последнюю очередь».
— Есть смысл принять во внимание его мнение, сир, — промолвил Морепа. — Моя жена считает его умелым переговорщиком, способным спасти провальное дело.[70]
Лица у всех вытянулись. Что хотел сказать своим выступлением почтенный ментор?
— Говорите, Ранрей, вы уже получили одобрение господина де Морепа.
— Я полагаю, ваше величество, что дело, действительно, крайне деликатное, скандальное и в то же время совершенно ничтожное. С одной стороны, в нем замешано священное имя королевы, с другой стороны, это имя будет упоминаться в одном ряду с именами мелких гнусных интриганов. Если ваше величество не возражает, искомую даму следует арестовать и посадить под замок. Конечно, публика, следуя пагубному пристрастию к секретам, сунет в это дело нос, начнет обсуждать, но через несколько дней она о нем забудет, появятся новые моды, другие новости, и никто даже не вспомнит об этой истории. Если же устраивать публичный процесс, всплывут возмутительные подробности, слетятся продажные перья Лондона и Гааги и в воздухе вновь запахнет заговором. Только в тишине мы сможем спокойно и навсегда вымести эту грязь.
Заключительную часть речи встретили глубоким молчанием; Сартин и Морепа подмигиванием выразили ему свое одобрение.
— Полагаю, — поспешил добавить Морепа, — Ранрей ясно и убедительно изложил мысль, которую мы все считаем справедливой. Не нужно приучать адвокатов к процессам, затрагивающим честь первых лиц королевства, они слишком хорошо запоминаются и публикой, и защитниками, и мелкой судейской сошкой. Пристальный интерес к делу, где затронута честь короны, может у кого угодно пробудить желание попастись на лужку, где растут лилии.
— Еще бы! — тихо вздохнул Мерси. — И в первую очередь у твоего племянника!