Метет, метет метель по улицам Москвы, завывает ветер на перекрестках и в подворотнях домов, колышет оборванные полотнища с воззваниями и лозунгами. Редкие фонари освещают улицу с длинными безнадежными очередями…
Лето. Автомобильные мастерские, именуемые обычно заводом. Уныло-прерывисто звучит осипший гудок: не то сигнал тревоги, не то обычные позывные завода.
Зворыкин в расстегнутом бушлате и сбитой на затылок бескозырке проходит захламленный заводской двор и входит в полуразрушенный цех.
Станки — токарные, шлифовальные и прочие — бездействуют. Небольшая группа рабочих покуривает, несколько размундиренных солдат режутся в очко. Кое-кто «трудится»: один ладит рукоятку к финскому ножу, другой чинит примус, третий сверлит отверстие в железной трубке для кресла. Зворыкин замечает все это своими острыми, цепкими глазами.
— Здоров, Алеха! — От группы курильщиков отделился токарь Каланча. — Каким ветром занесло?
— Революционным, балтийским! — радостно отзывается Зворыкин. — Ну, как вы тут?..
— Неинтересная наша жизнь, Алеха, сам видишь — сплошное непотребство.
— А где кадровики, где пролетариат?
— На Галицийских полях, на Мазурских болотах полегли, — вздохнул Каланча. — Кое-кто, конечно, приполз домой, а так, — он махнул рукой, — все больше вчерашние землепашцы или не помнящие родства.
— Здорово, ученик! — Возле них остановился пожилой усатый мастер Василий Егорыч.
— Уже не ученик, Василий Егорыч, а помощник судового механика, — уважительно отозвался Зворыкин, пожимая усатому руку.
— Сюда-то сердце привело или дело есть? — спросил Василий Егорыч.
— Нешто сердце с делом всегда поврозь? — усмехнулся Зворыкин.
Им не удалось поговорить. С громким шумом в цеховые ворота хлынула толпа людей, враз заполнив обширное и пустынное помещение. И тут же с революционной быстротой возник митинг. Полуинтеллигентного вида человек в пенсне на самоварной физиономии взобрался на разбитый станок и зычно объявил:
— Товарищи рабочие, мировой капитализм перешел в наступление… В Нефанленде разогнали демонстрацию!..
Потрясенное этим сообщением собрание разразилось гулким ревом.
Голос из толпы. Даешь резолюцию!
Второй голос. Пошлем протест. И объявим неделю дружбы!
Первый голос. С кем?
Второй голос. С этим, как его… Ну, где разогнали…
Первый голос. С Нефанлендом? А как мы с ним будем дружить? Он небось в Африке.
Третий голос. По переписке придется!
Председательствующий. Товарищи рабочие, включим неделю дружбы с Нефанлендом в месячник солидарности со всеми чернокожими народами!
— Кто этот горлопан? — спросил Зворыкин своих друзей.