– Ну, ты молодец! – оглянувшись, похвалил он.
Анна немного помолчала и неожиданно спросила его на русском языке, пусть и ломаном:
– Вы из России? Вы – русские?
Сашка сдержанно улыбнулся и внимательно посмотрел на девушку. Он напряженно думал, стоит ли говорить ей правду.
– Ну, если строго между нами, то – русские, – негромко сообщил он. – А ты откуда знаешь русский? По лицу-то я вижу, что ты не из здешних, коренных.
– Все мои прабабушки и прадедушки родились в России и попали сюда после Октябрьского переворота. – Анна говорила с заметной горечью в голосе. – У нас в Латакии одно время русских было очень много. Потом, когда начались ближневосточные войны, люди разъехались по всему миру. Кто-то даже возвращался в Россию. У одного моего прадеда на Оке было большое имение. Ну а здесь мы живем не богато.
– Слушай, Аня, я все хочу спросить, а что это тебя понесло в монастырь? – подняв тяжелый ящик, поинтересовался Журбин. – Делать, что ли, больше было нечего?
– У меня тяжело заболела мама, и я дала обет, что стану монахиней, если ей будет ниспослано выздоровление, – сдержанно сообщила Анна.
– Выздоровела? – уточнил Сашка.
– Нет, – чуть слышно ответила девушка. – Видимо, я была плохой послушницей. Меня постоянно одолевали сомнения, какие-то мирские думы. Наверное, поэтому этой весной моей мамы не стало.
– Святая простота! – с сочувственной иронией констатировал Журбин.
Подойдя к мотоциклу, он вылил в бак пару бутылок денатурата, добавил с полстакана оливкового масла и попытался запустить двигатель. К удивлению Плужникова, мотоцикл несколько раз внятно чихнул, как бы давая понять, что шансы завести его есть. Однако с зажиганием и карбюратором пришлось возиться еще полчаса. Потом наконец-то двигатель затарахтел достаточно уверенно, выплевывая из выхлопной трубы седоватый дым, пахнущий горелыми оливками.
– Все! Завтра утром – в путь! – Горяев похлопал ладонью по бензобаку. – Сашка, а ты давай-ка тренируйся изображать из себя дурачка.
– Фяф! Фяф! – перекосив лицо и скособочившись, Журбин направился к беседке. – Я уже начал!
– Так, что у нас еще на сегодня? – оглядываясь, спросил Горяев.
– А нельзя ли нарубить дров? – послышался голос сестры Марьям. – Керосин закончился, варить обед и ужин не на чем. Да и воды осталось чуть-чуть.
– Все понятно! – энергично кивнул Петр. – Журбин, тренировку временно отставить. Мы с тобой идем рубить дрова. Плужников, Антохин – на карауле, Еремин и Приберегин – за водой.
Борька сложил перед собой руки и с утрированным постно-скорбным видом уныло провозгласил, упирая на «о»: