Он поудобнее устроился на подушках, сжался в комочек и принялся ждать утра, когда он сможет, не вызывая излишних подозрений у соседей по комнате, спокойно принять душ (хотя возможность как следует помыться в ванной выглядела более предпочтительной).
Его изнасиловал Люциус Малфой, он чувствовал себя больным и осквернённым, измученным и опустошенным; и при этом целым и словно рождённым заново… и благодарным, а уж это совершенно было лишено всякого смысла.
Он стал перебирать в памяти всё, что Люциус ему наговорил и чётко осознал, что никогда больше не хотел бы снова услышать этот голос. В то время как действия мужчины были иногда (Гарри фыркнул) откровенно жестокими и мучительно болезненными, его слова всегда звучали мягко и успокаивающе, словно он действительно верил в то, что говорил. И от этого произошедшее казалось ещё более непонятным.
Как один и тот же человек может быть в одно и тоже время таким жестоким и таким добрым, таким холодным и таким ласковым, таким беспощадным и таким сострадательным? Как он, Гарри, мог хоть на миг предположить, что Люциус не хотел сознательно причинить ему боль, жестоко оскорбить или унизить? Малфой всегда ненавидел его, он раздувал в своём сыне ненависть к нему, а сейчас он сделал с ним одну из самых непростительных вещей; и всё же у Гарри были некоторые сомнения относительно его истинных намерений. Пусть это казалось нелепым, но за всем произошедшим ему чётко виделась какая-то скрытая причина.
Почему он сказал: - «Я сожалею, любовь моя, но я должен был это сделать»? И что это обязано означать? Он каждого мальчишку, которого насилует, называет «любовь моя»? И прежде всего, почему он вообще сделал это с ним? Ведь не стоял же за спиной Люциуса некий Тёмный Лорд под мантией-неведимкой, и не требовал от него таким странным образом доказать ему свою преданность.
Был только один единственный способ получить ответы на все мучившие его вопросы - это встретиться с Люциусом лицом к лицу; а Гарри, хотя порой и бывал храбрым до безрассудства, не приблизился бы вновь к этому человеку даже в том случае, если бы от этого завесила его жизнь.
«Но ты вполне мог бы это сделать», - вкрадчиво сказал коварный внутренний голос, - «Потому что тебе понравилось, когда он называл тебя «котёнком» или «любовь моя»; ведь никто до этого так к тебе никогда не обращался. И он знал, он прекрасно знал, что ты хотел бы услышать, и что за чувства ты хотел бы испытать».
«Чувства, которые я хотел бы испытать? Да он изнасиловал меня, вряд ли я хотел испытать именно это!»