И хотя все события, так кардинально испортившие ему жизнь, произошли только в эту пятницу, Гарри уже сейчас чувствовал себя постаревшим и потрепанным, будто бы изношенный, много повидавший в своей жизни ботинок. Словно прошло не два дня, а как минимум целое тысячелетие, которое всей своей немыслимой тяжестью навалилось на его плечи. И он буквально всем своим существом ощущал, как с каждой прожитой минутой становится всё взрослее и взрослее. Гарри даже пару раз был вынужден внимательно изучить на себя в зеркале, чтобы убедиться, что он по-прежнему молод. Во всяком случае, для окружающего мира.
Он никогда раньше столько не размышлял о своей жизни; никогда раньше не пытался забыть так много из своей жизни. Все эти мысли бесконечной чередой кружились в его разуме и тесно сплетались с его чувствами, образую запутанную паутину, которая затягивала его в свои тенета всё глубже и глубже. И он никак не мог выкинуть их из головы. Совершив очередной виток, эти мысли снова и снова настойчиво возвращались к нему.
Он всё ещё прекрасно помнил прикосновение /его/ пальцев, касание /его/ губ. Поцелуи и всё то, что с ним делал Люциус. Кожа к коже. Язык к языку. Помнил себя, извивающимся и содрогающимся между ледяной голой каменной стеной и сильным горячим телом. Где-то посреди всего этого безумия, он окончательно потерял самого себя; он позабыл, кто он такой и кто такой Люциус; он утратил способность связно мыслить и полностью отдался на волю чувств. Агония и боль, пламя и лёд, желание и отвращение, ненависть и?..
Вне зависимости от того, сможет он всё это забыть или нет, вряд ли он когда-либо будет в состоянии убежать от того факта, что посреди всей этой творимой над ним несправедливости, он чувствовал одновременно и чудовищный ужас, и необъяснимую, немыслимую правильность всего происходящего. Словно это было что-то, чему суждено было произойти. «Сожалею, любовь моя, но я должен был это сделать». Должен был это сделать. Сделать /это/? Звучит так, будто вся жизнь Гарри - не более чем сценарий, согласно которому ему было предназначено сыграть роль в какой-то очень важной пьесе, но все почему-то позабыли ему об этом сказать. И когда он был уже на сцене, его, без малейшего предупреждения, страховки или дублёра попросту столкнули в круговорот действия. Словно он был всего лишь послушной марионеткой в чьём-то спектакле, в котором его собственная воля не значила ничего. Где он ни за что не отвечал. Где он делал только то, что ему указывали. И он делал. Делал всё, что ему приказывал Люциус. Он плакал и подчинялся, как и просил Люциус. Он делал всё, о чём тот просил. Гарри содрогнулся.