На зельях мне тошно слушать Слагхорна - он рассказывает про амортенцию, щурит маленькие глазки, понимающе подмигивая девчонкам. Зелье мы готовим вместе с Герми, которая сразу отодвигает меня в сторону, чтобы я ничего не напортил, и только изредка просит сходить за ингредиентами. Слахгорн тоже смотрит на меня жалостливо, от чего хочется просто удавиться.
Во время обеда я только размазываю пюре по тарелке, неуклюже тыкаю сосиской в соус.
- Гарри, - наконец, не выдерживает Гермиона, - соберись, пожалуйста. Так нельзя. Тебе весь год учиться. Как-то уже смирись с тем, что жизнь продолжается.
К счастью, я не агрессивен, так что просто киваю. Мне вот только не нравится, что эта жизнь продолжается и для меня. Показательно сражаюсь с сосиской, чтоб Герми видела, что я занят едой, и больше не лезла.
- Давай уже, Гарри, поднимайся, - Рон на ходу допивает сок, - у нас сейчас первый сеанс общения с адским духом. Не думаю, что он благословит нас, если мы опоздаем.
- В гробу я видал его благословение, - с чувством говорю я, но из-за стола встаю.
Мы входим в тот самый класс, где в прошлом году безраздельно царила Амбридж, а до этого радовал своими эскападами Лже-Грюм. С этим местом для меня связано только одно светлое воспоминание - конечно, о дяде Ремусе, который учил нас на третьем курсе. И каждый как-то преображал кабинет Защиты под себя - вот Локонс натащил сюда кучу собственных портретов, Лже-Грюм имитировал бурную деятельность, загромоздив все диковинными приборами для отлова всевозможной нечисти, при Амбридж здесь царил безупречный министерский дух, при Люпине горели витые свечи и стоял шкаф, в котором он держал то боггарта, то еще какую-нибудь забавную зверюшку. А вот сейчас НИЧЕГО. Абсолютно. Стерильно. Как в морге. Ни портретов, ни приборов. Как будто здесь просто никого нет. Яркий свет из окон не позволяет даже теням притаиться в углу и разрушить это ощущение пустоты. Расчерченное геометрическое пространство, идеальное скрещение плоскостей. А там, где плоскости соприкасаются - мертвая точка, черная дыра, минус бесконечность.
- Садитесь, - тихо произносит Снейп, когда мы, как по команде, которую нам никто не отдавал, одновременно вскакиваем из-за своих парт, чтобы поприветствовать его.
У него довольно низкий голос, интонаций которого я не различаю. Ненавижу, когда люди говорят тихо в большой аудитории. Нет, конечно, есть просто мямли, но сейчас у нас не тот случай. Он говорит тихо, потому что убежден, что мы станем слушать его, не шелохнувшись. И он совершенно прав, потому что в нем все подавляет. То, как он позволяет себе просто молчать пару минут, разглядывая нас. То, как складывает руки на груди. То, что по его мимике невозможно понять, раздражен ли он или доволен.