правильность, грех. Секс отвратителен, и мы все отвернулись от него. Мы не могли любить, потому что ненавидели секс. На Авроре секс
скучен. Его принимают спокойно и легко, как дыхание. Если человек ощущает позыв, он тянется к тому, кто кажется подходящим, и если подходящая особа в данный момент не занята чем-то важным, следует секс в той манере, как это принято. Вроде дыхания. Но какой экстаз в дыхании? Если у человека удушье, то, возможно, первый хороший вдох будет для него наслаждением; а если он никогда не задыхался?
Секс разрешенный и доступный как вода на Авроре, так же как и секс запретный и постыдный на Солярии не имели ничего общего с любовью. В обоих случаях дети получаются редко и только по официальному разрешению. Когда такое разрешение получено, происходит интерлюдия секса, безрадостная и противная, предназначенная только для деторождения. Если в положенное время зачатия не последовало, прибегают к искусственному оплодотворению. А на Солярии принят эктогенез, так что оплодотворение и развитие зародыша происходит в генотарии, а секс остается как форма социального общения, не имеющая ничего общего с любовью.
Я не могла принять привычки аврорцев – не была воспитана в них. Я со страхом тянулась к сексу, и никто не отказывался, но и не придавал этому значения. Глаза мужчин были пусты, когда я предлагала себя, и оставались пустыми, когда мужчины соглашались. Они хотели, но и только. И прикосновение к ним не давало ничего. Так же, как я прикасалась к мужу. Я примирилась с этим, позволила вести себя, но и все остальное ничего не дало. Я не чувствовала даже потребности делать это. То ощущение, что вы дали мне, не возвращалось, и я, в конце концов, покорилась.
Доктор Фастальф был моим другом. Он один на Авроре знал все, что произошло на Солярии. Вы знаете, что полные сведения не были опубликованы и уж, конечно, не вошли в эту ужасную гиперволновую программу. Я о ней слышала, но смотреть отказалась. Доктор Фастальф защищал меня от непонимания со стороны аврорцев и от их презрения к солярианцам. Он защищал меня также и от отчаяния, которое охватило меня через некоторое время. Но любовниками мы не были. Я могла бы предложить себя, но в то время уже решила, что ощущение, которое вы мне дали, никогда не вернется, и отказалась от мысли предлагать себя. И он тоже не предлагал себя, не знаю, почему. Может быть, он понимал, что мое отчаяние происходит от неудачи найти что-то в сексе, и не хотел увеличивать его. Вероятно, он просто был добр ко мне и заботился обо мне в этом отношении, так что мы не стали любовниками. Он был моим другом, когда я нуждалась в дружбе.