– Не могу поверить.
– Но я не сказала ему, что у него была еще и другая дочь. Я дала клятву и не могла ее нарушить.
– А почему вы сейчас говорите мне об этом?
– Потому что это меняет все.
– Это ничего не меняет.
– Значит, вы меня не слушаете.
– Слушаю. Всякие сказки, тайны, кровные клятвы…
– Не бойтесь, ваше величество.
– Это я боюсь?! – взревел Зейл, яростно сжимая кулаки. – Вы думаете, что я боюсь?
– Да. Вы точно так же поступали в детстве. Вы боялись боли и разочарований, поэтому причиняли боль самому себе, чтобы никто не мог ранить вас еще сильнее.
– Можете идти, миссис Сивка.
Она не сдвинулась с места:
– Ваше величество, Бог слышит ваши молитвы, и в мире есть добро и справедливость, а не только горе. В глубине души вы уже знаете конец моей истории.
Зейл стиснул зубы. Все его мышцы были до боли напряжены.
– Эта новорожденная принцесса… Жаклин… Это ваша Ханна.
Зейл резко сел на подоконник – ноги не держали его.
«Не может быть».
– Не надо мне сказки рассказывать, – резко сказал он, злясь на миссис Сивку за то, что она так мучала его, когда у него больше ничего не оставалось в жизни. Больше всего на свете ему нужна была Ханна.
– Я никогда не лгала вам, ваше величество, и мне нет резона лгать вам сейчас. – Миссис Сивка открыла дверь кабинета, за которой стояла Ханна, одетая в джинсы и белую рубашку, бледная, с распущенными волосами, без макияжа. Ее голубые глаза казались огромными на исхудавшем лице.
– Добрый день, ваше величество.
Зейл не мог дышать. Ханна. Она здесь! Здесь, с ним. Принцесса или нет – не важно. Он с радостью оставил бы все ради возможности жить с ней.
Миссис Сивка широко улыбнулась:
– Ваше величество, разрешите представить вам ее королевское высочество, принцессу Ханну Жаклин Смит.
Зейл не знал, кто подошел первый – он сам или Ханна, – но она вдруг оказалась в его объятиях посреди кабинета.
– Я думала, что больше никогда тебя не увижу, – срывающимся голосом выговорила она.
– Весь прошлый месяц я просто с ума сходил без тебя.
– Я слышала.
– Откуда?
– Я каждый день звонила во дворец и говорила с миссис Сивкой или Креком, расспрашивая о тебе. Мне было очень больно слышать о том, как ты страдаешь.
Он сжал ее лицо ладонями:
– Мои придворные говорили обо мне за моей спиной?
– Да. Прости, но я пытала их, пока они не сказали мне правду. Когда я услышала, что ты пробегаешь по пятнадцать – двадцать миль в день и ничего не ешь, мне захотелось вскочить в самолет и лететь к тебе, но я боялась, что, если приеду, больше не смогу уехать.
– Но ты прилетела.
По ее щекам потекли слезы.
– Да, и не собираюсь уезжать. Если только ты не выкинешь меня на улицу.