– Надеюсь, коронный гетман догадывается, что попытки истребить нас будут связаны с серьезным риском?
– Для этого у него имеется все – даже целая флотилия боевых челнов.
– Вы приводите меня в трепет.
– Не храбритесь, господин полковник, не храбритесь. Подумайте о своей блестящей карьере, о жизни. Не смею распространяться о численности, но предупреждаю: буквально через несколько дней войско Потоцкого удвоится. Вы слышите, удво-ит-ся! Я довольно понятно изложил вам условия, выдвинутые его светлостью графом Потоцким, господин генеральный писарь войска реестрового казачества? Уточню: пока еще – генеральный писарь…
Хмельницкий долго молчал. Радзиевскому казалось, что он старательно обдумывает пункты ответа. На самом же деле в голове полковника эти пункты уже давно были составлены. Он понимал, что рано или поздно гонцы от Потоцкого прибудут и ему предъявят ультиматум. Сейчас гетман боролся с самим собой. Он старался сбить собственную спесь, унять раздражение, вызванное условиями коронного гетмана и наглым напоминанием о присяге королю.
Раздражительность и буйные вспышки гнева уже тогда стали проявляться в качестве неотъемлемых черт характера Хмельницкого и настораживали его ближайшее окружение. Но в те времена, осознавая свою слабость, будущий гетман всея Украины еще кое-как пытался выжигать ее остатками иезуитского спокойствия.
– Признаюсь, что, во избежание кровопролития, я и сам хотел направить к Потоцкому свое посольство. Но коль уж вы здесь и вам негоже являться без ответа, мои требования как раз и будут ответом. Они предельно просты. Избежать восстания, а значит, и кровопролития, удастся только в одном случае – если Потоцкий немедленно выведет польские войска с Украины…
Радзиевский все с той же снисходительностью рассмеялся.
– Он никогда не пойдет на это. Мне даже не хочется передавать ему это требование, настолько оно бессмысленное.
Хмельницкий воинственно ухмыльнулся.
– Если бы эти слова сорвались с ваших уст, когда вы выслушивали условия турецкого паши или перекопского мурзы, не говоря уже о султане или правителе Крыма, единственным красноречивым ответом коронному гетману явилась бы ваша насаженная на копье голова.
– Какая дикость, – поморщился Радзиевский.
– Реалии наших войн как раз и состоят из подобных дикостей. Вам очень повезло, что первое ваше парламентерство связано с визитом к человеку, знающему вас по салонам д\'Оранж, де Ляфер и прочих графинь.
– Пожалуй, вы правы, – мужественно признал ротмистр, умерив свою гордыню. На какое-то время он действительно забыл, что пребывает в лагере врага и перед ним полководец, восставший не просто против Потоцкого, но против всей польской аристократии, и которому терять уже нечего.