Лагерем стали на берегу Кизира недалеко от устья Белой. Пока расчищали поляну, рубили жерди, подошел и караван.
Мы раскинули три палатки полукругом, в центре которого разожгли костер. Два брезента прикрывали груз и седла. Хозяйство повара поместили под развесистым кедром. Впереди виднелось широкое русло Кизира, теперь заполненное мутной водой, а позади, вдоль реки, неширокой лентой раскинулась кедровая тайга.
Вечером наконец вырвалось из облаков солнце и от его ослепительного света все вокруг лагеря ожило. Слабый прохладный ветер тянул с Кизира шум далекого переката. Пахло холодной сырой землею и пробившейся зеленью. В сумрачной чаще высохших кедров паслись лошади. Мы готовились к ночи, стучали топоры, носили дрова.
Алексей сидел в своем убежище под деревом, среди разбросанной пустой посуды, и вслух размышлял:
– Странно как-то у нас получается! Продукты расходовать запретили, стрелять по зверю – ружья не дают, а повара не разжаловали? Из чего же я теперь должен ужин готовить? Как ты думаешь, Трофим Васильевич?
– Из ничего… – ответил Пугачев шутливо.
– Умно, Трофим Васильевич, ей-богу, умно! Вот я и попробую угостить вас сегодня этим «изничего», – и повар, схватив ведро, побежал за водой.
Для приготовления ужина мы действительно не имели мяса. He было поблизости и заводи, чтобы поставить сети. Надеялись на Днепровского. Он, не доходя до лагеря, вместе с Левкой и Черней свернул по Нижней Белой в горы, намереваясь поохотиться, и обещал вернуться дотемна.
– Ужинать!.. – вдруг громко крикнул повар.
Это слово означало не только трапезу, но и конец рабочего дня. Все собрались у костра и в недоумении смотрели на Алексея; тот сидел под кедром и, казалось, не собирался кормить нас. Перед ним стояли кружки и ведро с кипятком, да на костре что-то варилось в котле.
– Нынче на ужин по заказу особое блюдо под названием Трофима Васильевича – «изничего», – сказал он, лукаво улыбаясь.
Мы ждали. Алексей неторопливо рылся в карманах, то запуская руку внутрь, то ощупывая их снаружи, причем каждый карман он обшаривал по нескольку раз. Затем торжественно снял с головы шапку и, зажимая в ней что-то, обратился ко всем:
– Кто угадает, тому порционно, по заказу…
Все стояли молча.
– Никто? – переспросил он и открыл шапку.
Мы увидели в его руках вятскую губную гармошку, сиявшую при свете костра серебристым узором отделки. Все насторожились.
А повар рассмеялся и, закинув голову, поднес к губам гармошку.
Громко разнеслась по лесу веселая мелодия.
Скоро мы забыли про ужин. Хотелось бесконечно быть во власти этих звуков. А Алексей постепенно входил в азарт. Плясала по губам гармошка, дергались в такт плечи и голова.