Все, что осталось от наших запасов, мы собрали, провеяли и сложили как драгоценность. Ни комочек, ни зернышко не осталось без внимания. Видно, лабаз был разграблен давно. Все попрело, зацвело, и только мешок овса, оставленный для лошадей, случайно сохранился между бревнами. Ни обуви, ни одежды не осталось.
Ниже лагеря с утра застучали топоры, тесла, – это долбили лодки, вытесывали набои, упруги [12] . Я составлял докладную записку, чертил схему.
– За что же вы меня отправляете? – раздался вдруг голос Павла Назаровича.
Я взглянул на старика. Он стоял рядом, безнадежно опустив руки, крайне встревоженный.
– За ненадобностью, что ли? – продолжал он допытываться.
– Нет, Павел Назарович, только жалея вас. Ничего хорошего впереди не предвидится. Все труднее будет выдерживать испытания, которые ждут экспедицию. Возвращайтесь… Спасибо, большое спасибо, Павел Назарович, за все. – Я протянул ему руку. Но она так и повисла в воздухе.
– Уж лучше бы не брали меня сюда. Зачем мне жалость? – и кольчики его бороды заметно вздрогнули. – Правда, я немолод, но еще и не стар, чтобы стать бесполезным человеком, – продолжал он. – Алексей говорит: «Как он отчитываться перед комсомолом будет?» Совестно, значит. А разве во мне нет сознания? Ну, подумайте, если что случится с экспедицией, люди скажут: «Зудов хитрый, вовремя убрался»… А я как раз и не хочу убираться, останусь с вами, может быть, и пригожусь, а пропаду… что ж дело наше общее.
– Ну, простите, если обидел. Мне казалось, что так лучше будет… Оставайтесь! – отвечал я ему.
Много упреков я выслушал и от других товарищей, сопровождающих Мошкова.
Отплывали они 12 июня. Утро было серое, неприветливое. Черные тучи медленно ползли, касаясь волнистой поверхности хребтов. Где-то на востоке, откуда надвигалась непогода, послышались раскаты грома. От ветра, что с утра гулял по низине, ощетинился Кизир, и мутные волны непрерывно плескались о берег. Качаясь, шумела тайга.
Мы все собрались у реки. Две новенькие долбленки готовы были отправиться в далекий путь. Вьючный непромокаемый ящик с письмами, деньгами и документами наглухо прибит к лодке, все остальные вещи хорошо уложены и привязаны к упругам. Сами долбленки покрыты корьем на тот случай, если захлеснет волною. Тогда вода не попадет в лодку, а скатится в реку.
В одну долбленку поместились Мошков и Околешников, в другую – Богодухов и Берестов.
– Помни, Пантелеймон Алексеевич, – сказал я Мошкову, прощаясь. – Самое большое через восемнадцать дней мы ждем тебя в вершине Кинзилюка, как условились на последней поляне, где ты и сбросишь нам продукты. Не забывай, что экспедиция будет находиться в таком районе Восточного Саяна, откуда непросто выйти… Ты знаешь обстановку, поэтому торопись.