— Хорошо, что с нами нет Перекоп-Шайтана и Корфата, — ответил атаман, чтобы не усиливать страхи сына. — Может, они что-нибудь предпримут, чтобы освободить нас.
Он заметил, что Ворон и Мирон из его сопровождения начали роптать, поэтому опасался, как бы это роптание не передалось остальным казакам. Не бунта он боялся, а того, что татары воспользуются их разобщенностью и примутся подкупать то одного, то другого. И где уверенность, что кто-то из них, ради спасения своего, не признается, что Хмельницкий действительно прибыл в Бахчисарай только для того, чтобы лично осмотреть путь, которым придется вести свое войско на столицу Крыма.
— Может, и придут, если их все еще не посадили на кол, — проворчал Мирон. И полковник впервые пожалел, что включил его в свое посольство. Он знал, сколько раз из-за таких, вечно чем-то недовольных, «миронов» украинские повстанцы убивали своих предводителей, а то и выдавали их полякам.
Ночь атаман провел в тягостных раздумьях. Он прекрасно понимал, что из этой полутюрьмы есть только два выхода: на прием к хану или на плаху. Впрочем, путь к плахе вполне мог пролечь и через ханские покои. Все зависело от того, как сложится их многотрудный разговор с правителем.
Полковник мог лишь догадываться, что творилось в душах казаков, которые сопровождают его, но сам он в душе уже не раз проклинал себя, что столь легкомысленно, без предварительной договоренности, отправился в этот гибельный вояж. Однако душевная истерика его довольно быстро угасла. Хмельницкий принадлежал к тем людям, которые привыкли действовать, исходя из реальной ситуации, а не из благих намерений. Вот и сейчас он вновь и вновь взвешивал все те доводы, которые, при любом исходе странствия, способны были оправдать его. Можно ли рассчитывать на успех восстания, не заручившись поддержкой Крымской орды? Нет.
Если бы он действительно создал грозную повстанческую армию и начал теснить поляков, хан сам вызвался бы помочь королю, а уж Владислав IV, конечно же, обратился бы за помощью к правителю Бахчисарая, твердо зная, что сильная казачья держава — это постоянная угроза Крыму. И тогда он, Хмельницкий, никак не сможет объяснить себе и войску, почему сразу же не обратился к хану, не протянул руку дружбы.
Тем временем отношения Ислам-Гирея и турецкого султана дошли до той черты, за которой повелитель всех османских земель начинал подумывать: а не направить ли в Крым экспедиционный корпус? Не пора ли таким образом напомнить несговорчивому хану и всем прочим крымчакам, чьи они вассалы и благодаря чьей поддержке существуют?