— Да уж, побывала, — томно произнесла Диана, давая понять, что с воспоминаниями покончено — как с теми, что связаны с генералом д’Арбелем, так и с теми, что заставляют упоминать виконтессу Камелию Фердгайнд. — Прелестное жилище.
— Рад, что вам понравилось.
— Почти как ваша голубятня в Каменце, мой скитающийся по диким степям Славяно-Татарии князь.
— В таком случае, вы несправедливы в своей оценке, — понял полковник свою оплошность. Он забыл правило, которое в свое время выработал в отношениях с графиней Дианой: «Услышать сказанное женщиной еще не значит услышать то, что она в действительности сказала».
— А я никогда и не бываю справедливой, мое воплощение праведности.
— Какое радужное признание!
— Зато бываю нежной, а порой и желанной.
Они все еще стояли посреди приемной во дворце графа де Ворнасьена. И Гяур уже склонен был то ли подняться с графиней на второй этаж, в свои покои, то ли перейти во флигель. Однако Диана, которая в подобных ситуациях всегда проявляла ровно столько инициативы, сколько нужно было, чтобы, продиктовав свою волю, сделать вид, будто подчиняется воле пылкого князя, в этот раз вела себя крайне сдержанно.
Разговор их не клеился. Несмотря на словесные изыски, встреча все-таки получилась значительно холоднее, чем должна была быть после всего, что произошло со времени их последней встречи.
— Разве сегодня в мои покои мы так и не поднимемся?
— Мне не нравится это слово — «покои», во время наших встреч оно кажется таким неуместным.
— Тогда что происходит?
— Вы нетерпеливы, как венгерские гусары перед атакой. Ничего страшного не происходит, мы ждем появления хозяина этой обители.
Едва Диана произнесла это, как сзади послышались шаркающие шаги.
— О, вы наконец-то нашлись, милейший!
Гяур резко оглянулся и увидел в дверях сухопарую согбенную фигуру графа де Ворнасьена. Достаточно было взглянуть на него, чтобы еще раз убедиться, насколько сдал старик после того, как в один день потерял сына, невестку и внука. Впрочем, даже если бы князь не знал об этой потере, он все же отметил бы в облике хозяина этого прекрасного, чудом уцелевшего во всех осадах и оборонах дворца нечто кричаще сиротское.
— Признаться, я боялся, что… сами понимаете… Ведь мне сообщили, что вы отправились в рейд против испанцев.
— Всегда помню, что в ваших жилах течет испанская кровь, но война есть война…
— Я не об этом, — замахал пергаментными костлявыми руками граф. — Совершенно не об этом. В моем возрасте и в моем состоянии трудно прислушиваться к зову той или иной крови. Все чаще слышится иной зов, оттуда, — указал он перстом в потолок, за которым, по всей вероятности, должно было находиться небо. — И если бы с вами произошло то, что не должно произойти, эта скромная обитель опять осиротела бы.