Доктор Мирка Стратигопулу, музыковед, специалист по песням племен Чили, которую однажды вечером мы пригласили на борт «Калипсо», разъяснила нам значение этих грустных песен:
«У кауашкаров нет музыкальных инструментов, даже самых примитивных. Всю гамму своих эмоций они выражают только с помощью голоса. Но это они делают исключительно самобытным способом. Когда кауашкары поют, они стараются, чтобы их пение было как можно более монотонным, — я имею в виду, что они поют на одной ноте. И вдобавок к тому, что они поют на одной ноте, они берут за основу один какой-нибудь звук — например „а“; и дальше идут уже только вариации этого звука — „да“, „уа“, „йа“ и т. д.
Самые примитивные из мелодий, когда-либо записанных этнографами, строятся на двух нотах. Мелодии же кауашкаров основаны на одной ноте и по своей простоте представляют исключительное явление среди таких мелодий.
Но это отнюдь не бессмысленное пение. Индейцы каноэ великолепно копируют повадки и крики хорошо знакомых им животных — от кита до нутрии и от лисицы до морских птиц. Полагают, что их речитативы родились вначале как простое подражание звукам, которые они слышали в природе, и что постепенно они приобрели символическое и даже магическое значение, аналогичное значению доисторических рисунков, найденных в Европе: изображая в песне животное, люди как бы одерживали победу над ним; таким образом, музыка являлась для них своеобразным способом, помогающим овладеть добычей.
Хосе Лопес — один из немногих оставшихся в живых кауашкаров — еше помнит, если не полностью, то хотя бы частично, культовые песни своих предков — те, что пелись свободными кауашкарами в свободном море, когда не было ни белых начальников, ни вербовщиков с Чилоэ, ни общественных классов, ни наемного труда, ни нужды в деньгах, ни нищеты, ни самоубийств…
Хосе Лопес, наверное, последний, кто умеет петь песню радости: „Кит поймал рыбу, он ныряет в море хвостом вверх“, песню тревоги; „Далеко на горе пасется олень, оглядываясь вокруг“, песню труда: „Кой-пу (нутрия) идет по траве и срывает ее зубами для своих малышей“…
Когда его не станет, никто больше не расскажет хриплым голосом, сначала тихо и медленно, а затем все громче и все быстрее, историю „лисы в старой шкуре, которая расправляет хвост“, или „выдры, что идет своей дорогой, ступая лапками по веткам“, или хищной птицы, пингвина, тюленя, крысы, гуся, паука и заходящего солнца…»