– Как живой! – после чего спрыгнул и, подхватив рюкзак, вслед за остальными побежал к лесу.
Группа остановилась, едва сумев растянуться по пологому скату ближайшего хребта.
«Выход на связь, – передали по цепи, – десять минут». И на всякий случай напоминая: «Наблюдать. Свои сектора».
И сразу тишина. И лишь со стороны радиста раздавалось едва слышимое, едва угадываемое бормотание, теряющееся в шуме леса уже в двадцати шагах от самого радиста.
– Ворон – Центру, Ворон – Центру, – бормотал Бубликов, пытаясь достучаться до то ли прикемарившего, то ли отлучившегося вопреки всем инструкциям дежурившего на сто сорок второй связиста.
– Ворон – Центру, Ворон – Центру, – постепенно повышая голос, продолжал взывать Бубликов. Прошло пять минут, потом еще пять, связи не было.
– Двигай к головняку, – наконец Синицын не выдержал ожидания, – поднимитесь выше. – И, погрозив радисту кулаком, добавил: – Связи не будет – будешь у меня сачком волну ловить, понял?
– Понял, – недовольно проворчал Бубликов, собирая в кучу все прибамбахи своего «Арахиса».
– А ты чего расселся? – шикнул группник на задумчиво созерцавшего окрестности второго радиста, младшего сержанта Саушкина. – А ну марш с Бублей. Прибалдел он…
Для того чтобы достучаться до Центра, радисту и сопровождавшему его головному разведывательному дозору пришлось подняться на самый верх, но зато связь появилась тотчас же.
– Центр для Ворона на приеме, – донеслось почти радостное.
– Десантировались по координатам Х… У… Начинаю движение в район разведки. Как понял меня? Прием, – шептал Бубликов, настороженно поглядывая по сторонам, будто кроме него на вершине никого не было.
– Принял тебя, до связи, – отозвался дежурный связист, и облегченно вздохнувший Бубликов стянул с себя надоевшие наушники.
Предполагаемо короткий привал, вызванный необходимостью выхода на связь и затянувшись на добрых полчаса, закончился, и вот уже растянувшаяся по склону группа выдвинулась в направлении района разведки. Через какое-то время шедший четвертым прапорщик Маркитанов остановился, прислушался к шуму, создаваемому шагами идущих, и, удовлетворенно кивнув, двинулся дальше. Для первого выхода все выглядело довольно сносно.
«Наверное, первые несколько сотен метров подъема всегда самые тяжелые», – думал едва тащившийся Кадочников. Пот лил с него в три ручья. Сильно потяжелевший «Печенег» оттягивал руки и плечи. Казалось, такая привычная еще пару часов назад разгрузка теперь валила к земле, натирала бока и бедра. Третий час с момента крайнего выхода на связь группа безостановочно двигалась в заданный квадрат. Не выходя на главный хребет, разведчики передвигались по его отрогам. Тяжелый подъем сменялся не многим более легким спуском, вновь переходившим в подъем, причем иногда в столь отвесный, что казалось, стоит только неправильно поставить ногу, поскользнуться, и падение уже не остановить. На пути разведгруппы то и дело попадались ручьи. Вспомнив о них как о непременном атрибуте длительного забазирования, Василий понял: противник мог оказаться повсюду. В любой миг, в любом месте, на подъеме, на спуске. Везде! Следовало быть внимательным, но сил на то, чтобы глядеть по сторонам, у Василия не оставалось.