— Ну и потрясающая дыра! — оценила она городок.
— Почему? — Катя строго взглянула на нее, натягивая на себя спортивную куртку.
— Почему? Вот это вопрос! Ты же сама писала, что это дыра.
Кате стало стыдно, и так как она не знала, что сказать, то добрых пятнадцать минут Уна говорила одна. Они сидели рядом на скамеечке перед старой беседкой, и Катя была в полном смятении. Как ей теперь быть? Уна говорила и говорила и, наверное, даже не замечала, что Катю несколько раз окликали из палаток, а она нервозно отвечала: «Иду, иду!»
— Катрин, — обратилась к ней подруга, словно что-то вдруг сообразив: — А что, тебе вообще нельзя заходить в дом, когда их нет?
Катя пробормотала что-то невразумительное. Чувствуя себя виноватой, она вспомнила письмо Уне, которое начиналось так:
«Хотя Гайенка — ужасающая дыра, но я, в общем, рада, что приехала сюда. У меня здесь прекрасная комната, и я в ней одна…»
Одна в комнате. Теперь она об этом даже не вспоминала.
Катю звали все настойчивее, наверное, уже в пятый раз.
Она ухватилась за эту возможность освободиться. Уна приплелась за ней к костру и получила порцию подогретого j супа и ужин, как все остальные. Ели молча. Только иногда раздавался надтреснутый пражский голосок:
— Это же безумие — разбивать лагерь в саду! В таком случае лучше отправиться куда-нибудь в глушь!
— А почему же ты не отправишься в глушь, Дворжачкова? — ехидно спросил Енда.
— Енда! — воскликнула Катя, скорее по привычке, чем из желания одернуть брата.
— Малыши — безумные грубияны, — заявила Уна с улыбкой, адресованной Станде. — Как вы с ним выдерживаете?
Катя впервые заметила, что ее кузен — красивый парень с загорелым худощавым лицом и лукавыми глазами. И возмужал он… Может, и вправду Уне стоило подарить ему улыбку?
Но Станда был иного мнения:
— Ты, Дворжачкова, не называй меня на «вы». Я просто Станда.
— Уна! — Она подала ему руку с грацией девушки с модной картинки.
— Уна? Это еще что за имя?
— Ярунка, — прогудела Катя.
И Енда своим чистым серебряным голоском пояснил:
— Яромира! — И тут же перевел это имя на азбуку Морзе.
— Тут такая безумная дыра, — начала светскую беседу бедная разоблаченная Яромира. — Как здесь можно жить?
— Пойдем, я тебе покажу! — благодушно заявила Вера и поднялась с места: — У кого ключи?
Уна задыхалась от злости.
Катя и Станда разразились смехом. Верасек покраснела:
— Ах, так? Не сердись… Я ведь думала… — Она совершенно смутилась.
— Что? В чем дело? — спросил Енда, и пришлось все ему объяснить. Хотя и с запозданием, но он долго смеялся.
Уна пришла в ярость. Нос у нее заострился, лицо побледнело, и она наговорила массу колкостей. Стала приписывать Кате фальшь, ложь, коварство; она чувствовала себя оскорбленной, высмеянной и была ужасно зла.