Люси еще раз улыбнулась все с тем же выражением недоверия и отчаяния, и Арман продолжил:
— Да, Люси, и это сделает мужчина, доказавший свою преданность и нежность в долгих испытаниях, мужчина, в котором нельзя сомневаться, друг, которому можно полностью доверять и который пойдет на все ради той, что поручила ему заботу о своем счастье.
Маркиза саркастически рассмеялась:
— Вы сказали — долгие испытания? Но я же объяснила: после первой же встречи этот человек становится подозрительным.
Она умолкла, заколебавшись, но затем, пристально вглядевшись в Луицци, словно желая заглянуть в самую глубину его души, промолвила:
— Чтобы женщина, попавшая в подобный переплет, благополучно выбралась из него, ей нужно найти великодушное сердце, которое отзовется в ту же минуту, не заставляя себя ждать.
— Как только вы пожелаете, такое сердце будет у ваших ног.
— Неправда! Мужчины пальцем не пошевелят, если не рассчитывают добиться любви как награды за свою самоотверженность…
— Которую заслуживает тот, кого испытывает женщина. — Луицци придвинулся к маркизе.
— А если женщина требует немедленного подвига, то и награда должна быть оговорена сразу?
— Почему бы и нет? — не стал спорить Луицци, потрясенный необычностью разговора и развязностью маркизы дю Валь. — Почему бы и нет? Люси, неужели вы думаете, что на свете нет мужчины, способного понять женщину, которая вручает ему себя со словами: «Я доверяю тебе свое благополучие, существование, репутацию; и чтобы ты не сомневался, что будешь моей единственной надеждой, я отдаю тебе мое счастье, жизнь и доброе имя; возьми же, владей ими!»
— О! Если бы такое было возможно! — вскричала маркиза.
— Люси, может быть, тысячам женщин это недоступно, но для столь достойной красавицы, как вы…
Голос Луицци наполнился страстью, и он еще ближе подсел к маркизе. Люси на мгновение обхватила голову руками, с силой сжав свои прекрасные черные косы; затем она резко поднялась, вслед за ней встал и Луицци.
— Боже! — пробормотала маркиза. — Я схожу с ума.
— Люси, — прошептал Арман.
— Схожу с ума! Ну так будь что будет! Безумствовать — так до конца!
Горячечным движением она схватила со стола один за другим полные бокалы и исступленно осушила их. Затем, обернув к Луицци пылавшее и в то же время потерянное лицо, не помня себя, воскликнула в безумном упоении чувств:{52}
— Ну и как?! Ты посмеешь любить меня?
Разум Луицци также помрачился от всей этой сцены, от того, что он видел и слышал. Обстоятельства, случай, неожиданность увлекли его и наполнили ошеломляющим, шальным восторгом, и Луицци убежденно заверил маркизу: