— А вот и я-с, — представился новый персонаж.
— Кто ты такой? — возмутился Арман, уязвленный его дерзким и подлым видом, характерным для французской прислуги.
— Я не лакей Сатаны и не совершаю ничего сверх того, что приказано, но исполняю все, что велено.
— Какого черта ты делаешь здесь?
— Жду приказаний-с.
— Ты знаешь, для чего я тебя вызвал?
— Нет-с.
— Ты лжешь!
— Да-с.
— Как тебя зовут?
— Как вам будет угодно-с.
— Тебе что, не дали имени при крещении?
Дьявол не шелохнулся; но весь замок, от флюгера до подземелий, казалось, захохотал самым неприличным образом. Арману стало страшно, и, чтобы скрыть свой испуг, он пришел в ярость — способ столь же известный, как и пение.
— Так отвечай же наконец, есть у тебя имя или нет?
— У меня их столько, сколько пожелаете. Я могу служить под любым именем. Один аристократ в эмиграции, приняв меня на службу в тысяча восемьсот четырнадцатом году, назвал меня Брутом{20}, лишь бы в моем лице вволю поливать бранью Республику{21}. Затем я попал к одному академику, переделавшему мое прежнее имя Пьер в более литературное Кремень{22}. И пока господин в салоне занимался чтением вслух, меня прогоняли спать в прихожую. Биржевой маклер, нанявший меня после того, от всей души нарек меня Жюлем только потому, что так звали любовника его жены; этому рогоносцу доставляло неописуемое удовольствие кричать при своей ненаглядной женушке что-нибудь вроде: «А! Этот тупорылый хряк Жюль! Этот грязный ублюдок Жюль!» Я ушел от него по собственной воле, устав терпеть незаслуженные, так сказать, фидеикомисс{23}, оскорбления. И я поступил в услужение к танцовщице, содержавшей пэра Франции.
— Ты хочешь сказать, к пэру Франции, содержавшему танцовщицу?
— Я хочу сказать только то, что сказал. Это довольно малоизвестная история; я вам расскажу ее как-нибудь на досуге, если вы решите написать трактат о человеческих добродетелях.
— Ты опять взялся за нравоучения?
— В качестве слуги я делаю минимум того, что могу.
— Так ты мой слуга?
— Пришлось. Я пробовал явиться перед вами в другом звании; так вы разговаривали со мной как с лакеем. Мне не удалось убедить вас быть более учтивым, и вот я перед вами в том непотребном виде{24}, какого вы, безусловно, желали. Вы что-то хотели мне приказать, милсдарь?
— Да-да, в самом деле… Но я хотел бы также спросить совета.
— Позвольте вам заметить, хозяин, что советоваться с прислугой — это что-то из комедии семнадцатого века{25}.
— Ты-то откуда знаешь?
— Из журнальных статей…
— Ты читал их? Прекрасно! И что ты о них думаешь?
— Почему это я должен что-то думать о людях, которые не умеют думать?