— Каков покрой! Ни одной складочки, не то что одежда, которую мне шьют здесь, в Тулузе. Я непременно должен одеваться у этого портного.
До Армана дошли его слова, он обернулся к маркизу и с возмущением произнес:
— Вы для этого приняли меня? Я этого должен был ждать от вас?
Судебный следователь, призванный к своим обязанностям, не отрывая глаз от платья обвиняемого, сухо ответил:
— Послушайте, барон, мне поручили вести следствие по вашему делу, я очень сожалею, но все улики против вас, даже наш разговор, который, уверяю вас, имел свою цель. И разумеется, если бы вы не были виновны, вы смогли бы дать более здравые ответы на мои, возможно неявные, вопросы.
Луицци понял, под какой грубой вуалью маркиз хотел скрыть свое пустозвонство, и, окончательно убедившись в том, что ему нечего ждать от этого человека, если он не польстит его смехотворной мании, ответил:
— О! Мой дорогой дю Валь, если вы приняли ярость, вполне естественную для честного человека, за смущение преступника, я готов доказать вам, что угрызения совести не владеют мной настолько, чтобы я забыл такую важную вещь, как забота о собственном туалете; как я уже сказал, я одеваюсь у Юманна, несомненно, это лучшее, что есть во всем Париже. Если желаете, я дам вам письмо для него, поскольку я его постоянный клиент, мне он не откажет, он всегда с особым вниманием относится к тем, кого я ему рекомендую.
— Принеси перо и бумагу, — приказал маркиз камердинеру, — и не забудьте адрес, мой дорогой барон.
— Да, да. — Барон сложил письмо и передал его маркизу, который прочитал:
— Господину Юманну, улица Ришелье{493}.
Маркиз был полностью одет, он придал волосам нужное направление, расправил жилет, оглядел себя со всех сторон и стал натягивать перчатки, когда барон снова обратился к нему:
— Ах да, мой дорогой, услуга за услугу: надеюсь, вы подпишете приказ о моем немедленном освобождении.
— Я! — вскричал судебный следователь. — Как я могу? Вам, мой дорогой, грозит смертная казнь.
— Зачем тогда было принимать меня? — удивился барон.
— Это моя обязанность — выслушивать обвиняемых, — отвечал служитель правосудия. — Мне кажется, я выполнил ее более чем добросовестно, поскольку должен был допросить вас не ранее чем через двадцать четыре часа после ареста{494}. Впрочем, мой дорогой, вы не сообщили мне ни одного факта в свою пользу, все, что я могу сделать для вас, — это приказать, чтобы с вами обходились как можно почтительнее… Позовите жандармов, — приказал он камердинеру.
— Но это подло!
Маркиз натянул перчатки и взялся за шляпу, затем он выпрямился и сурово заметил: