.
Действительно, Ф. Сулье не пришлось изобретать сюжет с Сатаной, он скорее подключается к этой модной в эпоху романтизма традиции. «Мемуарам Дьявола» предшествуют по времени и «Дьявол» (1832) Ламот-Лангона, и «Волос дьявола» (1833) Берто, а если выйти за пределы французской литературы — то еще и «Избранные места из бумаг Черта» (1787) Жан-Поля, и уже названные гофмановские «Эликсиры Сатаны» (1813), и «Сведения из Мемуаров Сатаны» (1826) В. Гауфа. Правда, романы Жан-Поля и Гауфа еще не были переведены к моменту, когда Ф. Сулье писал свой роман, но были известны по названиям[50]. Еще более ранние прецеденты также включают французские, немецкие и английские произведения: подобно герою немецкого писателя Шписа, автора романа «Маленький Петер, или Приключения Родольфа Вестербургского» (фр. пер. — 1795, 1820), Арман де Луицци де Ронкероль — последний представитель благородного баронского рода, заключившего договор с Дьяволом, от его удачи зависит, будет ли снято проклятие со всей семьи или она окончательно погибнет. Как и герой «Эликсиров Сатаны», персонаж Сулье постепенно открывает родственную связь между основными действующими лицами рассказанных ему историй или эпизодов, в которых он непосредственно участвует, и им самим. Подобно хромому бесу Лесажа, Дьявол Сулье дает возможность своему собеседнику проникнуть в различные слои общества и увидеть изнанку жизни, ее тайные стороны. Но, в отличие от разрозненных историй «Хромого беса», истории «Мемуаров Дьявола» складываются в мозаичную, но единую историю злоключений одной семьи, и здесь Сулье применяет сюжетно-композиционную технику «Мельмота-скитальца» Мэтьюрина. Как Фауст немецкого писателя Ф.-М. фон Клингера, принадлежащего к движению «Бури и натиска», Арман де Луицци пользуется властью, которую дает ему договор с Дьяволом, чтобы принести добро или хотя бы облегчить участь окружающих, но сеет вокруг лишь несчастья. Его собственная нравственная слабость оказывает ему неизменно роковую «поддержку».
Тема Фауста, конечно, не может разрабатываться в эпоху романтизма без учета его самой значительной художественной интерпретации — «Фауста» Гёте. И здесь становится особенно очевидно, что Сулье проходит мимо глубинно философских аспектов «фаустовской проблемы». Его герой непохож на гётевского искателя истины: если последний должен отдать душу Дьяволу в момент, когда почувствует абсолютное счастье, то Арман, напротив, может освободиться от Дьявола в момент, когда наконец поймет, что такое счастье. Но различие их не только в этом. Фауст у Гёте ищет метафизическое счастье, а Арман де Луицци добивается высоконравственного и одновременно благополучного существования в обществе — и открывает тотальную неприглядность этого общества. Пессимизм автора и его героя усиливается и своеобразно преображенным мотивом из «Шагреневой кожи» Бальзака: всякий раз, когда герой Сулье прибегает к сверхъестественной помощи Дьявола, тот отнимает у него часть жизни, укорачивает ее то на месяц, то на полгода, а то и больше. Герой как бы постепенно все более и более вязнет, запутывается в дьявольских сетях, хотя внешне при этом распутывает с его помощью тайные узлы многих житейских историй.