— Да идите, черт вас возьми! — уже не скрывая раздражения, заорал Чугунков и вновь всем корпусом повернулся ко мне.
— Менделеев жив или он среди тех трех погибших? — спросил он.
— Не знаю, — ответила я. — Акустический контакт с салоном самолета был очень слабым, неустойчивым. А времени — в обрез. Мы не имели права задерживаться, чтобы выяснять это.
— Конечно, — сказал, тяжело вздохнув, Чугунков. — Вы поступили правильно…
— Константин Иванович, — сказала я, увидев, что мы остались в кают-компании одни. — Я не все сообщила из того, что передали с самолета.
Чугунков внимательно посмотрел на меня.
— Ну, что еще там стряслось? — спросил он напряженным голосом.
— Причиной катастрофы послужил взрыв в носовом отсеке самолета, — ответила я. — Однако, насколько я знаю теорию авиационных катастроф, в носовой части просто нечему взрываться…
— Кроме взрывных устройств, — перебил меня Чугунков. — Ладно. Об этом мы с тобой пока даже рассуждать не можем. Придется ждать, когда поднимут пассажиров. Гадание на кофейной гуще — не наш метод.
Чугунков замолчал. Мы оба молча сидели за столом и пили — я чай, он — кофе. Чашки приходилось держать в руках, потому что бортовая качка усилилась и на столе чашка просто не удержалась бы.
Молчание не успокаивало, а скорее наоборот — раздражало меня.
«Ну, что ты молчишь? — молча обращалась я к Чугункову, изредка отрывая взгляд от своего стремящегося выплеснуться из чашки чая и поглядывая на генерала. — За друга своего переживаешь? Ну так отдал бы приказ этому Свиридову, чтобы тот в нарушение всех наших неписаных законов первым поднял на борт твоего Менделеева. Свиридов обязательно так и сделал бы — он, судя по всему, обожает лизать задницы начальству… Интересно мне, генерал, заглянуть в твою черепушку, о чем ты сейчас думаешь?»
Чугунков словно прочитал мои мысли.
— Радиостанция «Эхо Москвы» о падении самолета сообщила через десять минут после того, как все случилось, — вдруг сказал он мне. — На пять минут раньше, чем об этом узнал я…
Я поставила чашку с недопитым чаем на стол. Кают-компания в очередной раз качнулась вместе со всем «Посейдоном», чашка съехала со стола и разбилась. Я посмотрела на осколки и спросила Чугункова:
— Почему вы сообщаете об этом мне, Константин Иванович?
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и сказал то, чего я никак не ожидала:
— Я думаю, если Николай Яковлевич Менделеев находился на борту этого самолета, когда произошел взрыв, ты, наверное, со спокойной совестью можешь исключить его из списка подозреваемых.
— О чем вы, Константин Иванович? — решила все же на всякий случай уточнить я, хотя прекрасно поняла, что он имеет в виду.