Поэтому мне и нужен был совет Григория Абрамовича — что делать с мучающей меня проблемой.
Я вошла к нему в палату с надеждой, что состояние его и впрямь улучшилось, как утверждают врачи. Но Григорий Абрамович все так же разглядывал потолок, и я даже не знала, чувствует ли он мое присутствие, слышит меня или не слышит.
Я присела на стул рядом с кроватью. Помолчали.
— Как дела? — спросила я.
«Нормально, — молча ответил Григорий Абрамович. — Скучновато вот только без новостей. Я подозреваю, что ты и половины мне не рассказываешь… Что — настолько плохие новости?»
— А что рассказывать? У нас затишье, Григорий Абрамович. Вторую неделю сидим без дела. Ничего в России, слава богу, не случается. Мы тоже скучаем… Игорек с Эркюлем Пуаро соревнуется — дочитывает рассказ до половины, книжку закрывает и пытается вычислить преступника.
«Ну и как успехи?»
— По-моему, очень неплохо, — ответила я. — Раскрываемость у него — восемьдесят. Пуаро он, конечно, проигрывает, у того — все сто процентов. Но Игорек считает, что Пуаро соревнуется нечестно, он применяет интерактивные методы раскрытия преступлений, а Игорек вынужден довольствоваться наблюдениями со стороны…
Я помолчала секунду и добавила:
— Сходим, в общем, с ума потихоньку…
Григорий Абрамович, как мне показалось, вздохнул. Я посмотрела на него внимательно, но он лежал все так же неподвижно и безмолвно.
«Ну-ка, давай, выкладывай, что тебя беспокоит, — сказал Григорий Абрамович. — Не умеешь ты притворяться. Лучше и не начинай. У тебя на лице все написано. С Сергеем своим все никак решить не можете — кому первому делать шаг навстречу?»
— Нет, с Сергеем мы давно не виделись, — ответила я, смутившись от его компетентности в моих личных делах. — И разговаривать о нем не хочу…
«Тогда сама рассказывай, — сказал Григорий Абрамович и вздохнул. — Я же по глазам вижу — ты за этим ко мне и пришла».
— Чугунков звонил, — тоже вздохнула я. — Он не хочет мне верить. Не может подозревать никого из своих старых друзей.
«Я тоже не могу, — ответил Григорий Абрамович. — Этих людей я знаю с тех пор, когда мы еще не были спасателями, мы ходили в горы, вытаскивали из пропастей заблудившихся обмороженных туристов и любили друг друга искренне и бескорыстно… Я с таким же успехом могу самого себя подозревать в сотрудничестве с австралийской контрразведкой. Мы романтики, Оля, мы старые романтики, и нам трудно расставаться со своими идеалами. Я понимаю Костю Чугункова…»
— Я тоже его понимаю! — перебила я. — Не понимаю только одного — почему вы прячете головы в песок, как страусы? Страшно расставаться с добрыми милыми сказками? Страшно смотреть фактам в лицо? Среди вас нашелся человек, который предал вашу дружбу. Конечно, это горько, это — больно! Я понимаю. Предатель — это тот же убийца. Он убивает веру. Но только в тех, в ком она слаба! Если вы откажетесь искать предателя, я перестану вас уважать — и тебя, Грэг, и Чугунка!