— Здесь всюду вши. Хоть каждый час вычесывай, все равно будут… — мрачно объявила закутанная в свою неизменную черную шаль полковница.
— Где это, всюду?
— У них, в России.
— Ах, так вы думаете? А когда в Куйбышеве предлагали идти в эту ихнюю баню, так все отлынивали, да еще обижались, с какой стати их подвергают дезинфекции, — возмутилась госпожа Роек. — Господин Шувара, идите к начальнику станции, здесь тоже, наверно, есть дезинфекция и баня.
— Да не дезинфекция, мама, а дезинсекция! — вмешался Марцысь.
— Пусть будет дезинсекция, зовите как хотите, а дезинфицироваться нам всем надо, раз уж вши появились.
— Вы, что же, думаете, что это от моей Зоси?
— От Зоси или не от Зоси, а вши есть, вот и все. Давайте, наконец, по-человечески жить, хватит этой грязи…
Жулавская поморщилась.
— Есть же люди, которые никогда не умеют проявить ни капельки такта.
Госпожа Роек не обиделась.
— Ну уж там такт или не такт, а надо помыться, вот и все.
— Уж я-то в бане мыться не буду, — надменно заявила полковница.
— Не будете, так придется поискать места где-нибудь в другом вагоне, — спокойно ответил вернувшийся Шувара. Но Жулавской, по-видимому, не хотелось искать другого места. Все с тем же презрительно надменным выражением лица она вместе с другими обитателями вагона подверглась санобработке в дезинсекционном пункте на станции.
— Что мы смертельно простудимся, это совершенно ясно. Но ничего не поделаешь, раз людям вдруг захотелось чистоты…
— Не простудимся, не бойтесь, — успокаивал Шувара. — Я видел на Урале, как люди прямо из бани выбегали голые на мороз — и бух в прорубь!.. И ничего, хоть бы насморк!
— Это кто же такие? — все так же надменно осведомилась полковница в шали.
— Разные люди. Рабочие, крестьяне.
— Ах так, рабочие и крестьяне. Ну, разумеется, — повторила та и, демонстративно завернувшись в свою шаль, уселась в углу.
— Что это такое? — вдруг удивился кудрявый парень, глядя, как Марцысь растапливает печку.
— Кизяк, а вы никогда не видели? Мы в Северном Казахстане всегда им топили.
— Я был не в Северном Казахстане.
— А где?
— В другом месте, — сухо отрезал кудрявый, поправляя дымящую трубу.
Жизнь в вагоне мало-помалу налаживалась. По утрам первая вскакивала госпожа Роек. Потом вставали другие, мылись, готовили завтрак. Ядвига выводила на прогулку детей. Заставляли гулять и взрослых, даже мрачную полковницу в черной шали принудили ежедневно выходить на воздух. Шувара установил непосредственную связь с начальником станции и приносил последние известия, сообщаемые по радио. Обитатели вагона перезнакомились друг с другом, между некоторыми завязывалась и дружба. Разношерстная публика начинала приобретать какую-то общую окраску. Здесь были люди со всех концов Польши, выброшенные военной бурей из родных гнезд. С момента сентябрьской катастрофы судьбы их складывались по-разному, и различны были пути, которые привели их к Сыр-Дарье, о которой большинство из них никогда в жизни не слышало или слышало, как о далекой восточной сказке.