Хлесткие, щелкающие удары — возле, рядом. Вартанян выпустил край плащ-палатки, прижался к лейтенанту. Вдавился в землю: «Ну, пропал…»
Хлещет, хлещет! Словно железными прутьями. Будто вскрикивает земля рядом. Над затылком — свист, свист, свист.
Дрогнул, дернулся рядом лейтенант. Охнул.
Железный хлёст ушел куда-то в сторону.
Вартанян тронул лейтенанта… Как он обмяк… Не дышит. Протолкнул ладонь под тугой шелк, к телу. Сердце не бьется. «А я — жив…»
Сзади, в стукотне автоматных очередей, раздались громкие крики. «Немцы!» Будто ледяной водой окатило грудь. Сунул руку за пазуху лейтенанту. С трудом, срывающимися пальцами вытянул туго обернутое полотнище. Втолкнул себе под шинель. Она сразу стала тесна. Вспыхнувшее позади пламя ярко осветило уже недалекие кусты. Кто-то отчаянно громко, на весь лес, ругнулся по-русски. Громыхнули разрывы. Гранаты?
Вартанян с разбега влетел в кусты. Их пружинистые ветки словно оттолкнули его. Упал. Соскользнул в засыпанную сырой листвой колдобину. На него свалилось несколько сшибленных пулями мокрых веток.
И как-то сразу все вокруг стихло. Только где-то в стороне еще потрескивали вразнобой, все реже, выстрелы.
Над головой Вартаняна в ветвях, по-осеннему голых, пробегали медленные красноватые отсветы.
Он осторожно выглянул.
Горит все та же повозка. Тускло освещенные колыхающимся дымным пламенем лежат в упряжи убитые кони. Бродят кучками и поодиночке солдаты в приплюснутых касках, в пятнистых плащ-палатках… Шарят в повозках, наклоняются над убитыми. Вот двое не спеша подходят к лейтенанту. Остановились.
Вартанян безотчетно поднял автомат. Но что-то еще удерживало его. Он, весь напрягшись как струна, следил за двумя немцами. Те присели возле лейтенанта на корточки, обшаривают его, перекидываются словами.
Если бы Вартанян мог хорошо слышать разговор этих двух немцев и понимал их речь, он услышал бы:
— Я тебе говорю, Карл, что это их офицер!
— Да? Совсем еще мальчишка. Ты что-нибудь нашел в его карманах?
— Пустяки. Только документы. Отдам обер-лейтенанту.
— А это что за фото?
— Наверно, его девчонка.
— Ого! Мордашка приятная. И косы. Русская Лорелей.
— Можешь взять себе на память о сегодняшнем бое.
— О нет. Ты же знаешь мою Лизхен! В каждом письме она ревнует меня ко всем русским женщинам. Как будто не понимает…
Вартанян слышал, как оба немца засмеялись. Жар ударил ему в голову. Он вздернул автомат.
Но тут чья-то большая рука крепко легла на затвор автомата. Кто-то сзади сказал приглушенным баском:
— Обожди.
Вартанян испуганно обернулся.
— Ты кто?
— Не узнаёшь?
К лицу Вартаняна вплотную придвинулась крупная голова в низко, на самые уши натянутой, кругло растопырившейся пилотке. На широком, мясистом лице блеснули в мимолетном отблеске глаза.