— Чем кормишься-то? — не без задней мысли спросил Дорофеев.
— Картоплю сажала, овес кормовой оставався — вскопала на полянци, в лесу, щоб германец не найшов, посияла. Соли на ферме трохи було скотской — меняла на хлеб. Теперь тильки на посол осталось… Вот якое мое существование.
— Как тебя звать-то?
— Лукерья. Лукерья Карповна Кузьменко.
— Слышь, Лукерья Карповна… Покормиться бы чем.
— Та риднесенький! Пидем до хаты, хучь картопли с лепешкой поснидаешь.
— Не один я, — обернувшись, показал Дорофеев на кусты. — Еще двое да малец.
— Ну так що? Усих нагодую, идемте до хаты. Я зараз…
— Эй, орлы! — веселым голосом позвал Дорофеев. Прягин, Галиев и Саша вышли из кустов.
Прежде чем войти в дом, Дорофеев хотел поручить Галиеву или Прягину остаться на всякий случай снаружи и понаблюдать. Но Лукерья Карповна отговорила:
— Та будьте спокойненьки! Нема сюда немцам пути. А ежели что — Огонек учует, голос даст!
Как только вошли в дом, первым долгом дала Саше лепешку:
— Зовсим оголодал хлопчик! Поишь трошки, покуда картоплю сварю.
Саша с жадностью впился зубами в лепешку. Была она испечена из какого-то подобия муки, имела привкус земли. Однако Саше такая пища была не в диковинку. Едал и похуже. С лепешкой он управился в один миг. С нетерпением наблюдал, как хозяйка, суетясь, насыпает в огромный чугун картошку, раздувает в печи огонь.
Промокшие, наголодавшиеся солдаты радовались домашнему теплу, тому, что можно наконец закурить — огонь раздобыли кресалом, которое дала Лукерья Карповна. Молча тянули самокрутки. Прягин, усевшись на скамье у окна, изучающим взглядом обшаривал внутренность хаты, украдкой посматривал за окно, словно хотел убедиться, что здесь действительно безопасно. Временами его взгляд задерживался на Саше и делался жалостливо-озабоченным. Может быть, и в самом деле Прягина более других тревожила судьба мальчика?
Галиев не сел, как все, на скамью. Он опустился на пол близ порога, устало привалившись спиной к стене и вытянув вперед больную ногу — так, наверное, ему казалось легче. Было заметно, что рана в бедре все сильнее мучает его: в глазах — едва сдерживаемая боль, смуглый лоб под сдвинутой назад пилоткой покрыт испариной. Но Галиев молча тянул самокрутку, только временами страдальчески кривились его губы. Дорофеев догадывался, каково Галиеву, и тревожился о нем все больше.
Пока варилась картошка, Дорофеев расспрашивал Лукерью Карповну, что за местность по пути на восток. И не слыхала ли она, где сейчас фронт.
Фронт, наверное, в той стороне, где еще недавно слышалась за лесом пальба. Лукерья Карповна сказала: лучше идти от фермы тропкой, которую она покажет, до двух больших елей, а потом взять лесом правее, до болота, которое надо переходить осторожнее. А за болотом снова будет лес, этим лесом на восток можно идти далеко.