Но если внезапный приказ подымал Бересова, он, ничуть не жалея о покинутом тепле, выходил из хаты и направлялся в голову колонны. На марше подполковник почти всегда шел пешком, отдав свою верховую лошадь на попечение адъютанту или посадив на нее какого-нибудь солдата, выбившегося из сил в походе.
Раздевшись, Бересов медленно прошелся по комнате, ни разу не задев своим широким телом тесно поставленной мебели. Рассеянно, по привычке, он провел ладонью по своей чуть лысеющей голове и присел к приемнику. Как обычно перед боем, сон не приходил. Хотелось дождаться, пока протянут связь и от командиров батальонов поступят первые донесения.
Бересов повернул ручку настройки, и в комнате приглушенно зазвучала нежная, грустная мелодия. Затем, вплетаясь в музыку, далекий женский голос запел что-то родное, знакомое. «Москва!» — догадался Бересов и задумчиво посмотрел в круглое сетчатое отверстие приемника, откуда струилась музыка. Заслушавшись, он нечаянно шевельнул рукой, которая все еще лежала на рукоятке настройки. И сразу же в комнату ворвались резкие звуки чужой речи. Кто-то по-немецки говорил быстро, торопливо и беспокойно, словно боялся, что ему не дадут закончить. Подполковник поморщился и круто повернул ручку дальше. Воздух наполнился треском, шумом. Заглушая друг друга, резкие голоса что-то кричали по-немецки. Один из них, особенно назойливый, перекрывая пестрый шум, часто и настойчиво, словно заколачивая гвоздь, твердил позывные: «Зигфрид, Зигфрид, Зигфрид…»
«Чертовы фашисты! Весь эфир забили!» — поморщился Бересов.
Рации окруженной группировки взывали о помощи. Оттуда, извне, из высших немецких штабов, запрашивали обстановку, приказывали — в который раз! — держаться до последнего солдата, обещали — в который раз! — прислать помощь; но она уж не могла прийти…
Радиоволны летели над окопами, где дрожали от холода и страха немецкие солдаты; над мертвой полосой ничьей земли, где кучками темно-зеленой рвани лежали заледеневшие трупы тех, кто в отчаянных атаках пытался вырваться из окружения.
Радиоволны плыли над головами советских солдат, молчаливо глядевших с переднего края в темную ночную степь. Солдаты не смыкали глаз. Они стерегли врага, как охотники стерегут зверя, обложив его берлогу.
Эфир был наполнен воплями немецких станций. Но голоса советских армейских станций не вмешивались в эту радиосумятицу. Рации наших частей, подошедших для решающего удара, молчали, чтобы преждевременно не обнаружить себя.
Резким поворотом ручки выключив приемник, Бересов подошел к столу и сел около него, подперев ладонью подбородок.