Дальше было… Впрочем, проще описать то, чего не было.
Он не кинул молоток и скарпельку в дальний угол, как это сделал в своё время угрюмый каменщик-реставратор, не стал швырять куски мрамора на пол, не стал ругаться во весь голос, даже про себя не выругался, не принялся курить, жадно затягиваясь, не обхватил голову руками, не плюнул на коварную плиту. Он потушил лампочку под весёлым абажуром, аккуратно закрыл замок и отправился к себе на четвёртый этаж. Дома, не сказав ни слова, не раздеваясь, а только сняв ботинки, он лёг на диван.
Дело было в пятницу. Он пролежал на диване весь день до ночи. И когда жена позвала его спать, медленно поднялся и побрёл, еле переставляя ноги, в спальню. Утром завтракать не стал, а как только Петька убрался с дивана, занял вчерашнюю позицию. Зина спросила, не вызвать ли врача? Василий Петрович долго молчал, собрался было ответить, что здоров, но Зина уже вышла из комнаты.
Так провалялся он до вечера. Когда включили телевизор, Василий Петрович повернулся лицом к стенке. Зина, видя такое дело, ни слова не говоря, оделась и выбежала на улицу. Вернулась с четвертинкой белого, собрала на стол, приготовила всё как для гостей и вкрадчиво позвала:
— Вась, может, поужинаем…
Василий Петрович всё-таки повернулся к ней. Он увидел заботливые глаза жены, стол, накрытый как для гостей, не на кухне, а в гостиной, водку, уже перелитую в резной графинчик, вздохнул и медленно свесил ноги с дивана. Но ничего из Зининой затеи не получилось: Василий Петрович от водки вовсе отказался, покушал мало, без аппетита.
А утром в воскресенье он и вправду заболел. Как только проснулся и закурил — сразу закашлялся, да так, что отдало в голову.
Он и вставать не стал, а спросил градусник и чаю с лимоном. Оказалось, у него температура, а пришедший по вызову врач нашёл у него вирусный грипп. Болеть Василий Петрович раньше не любил, а теперь чуть ли не обрадовался. Ему только того и хотелось, чтоб лежать и чтоб никто его не трогал… Перележал Василий Петрович свою беду, а когда поднялся, то был здоров не только телом, но и душой. Как-то само собой сложилось в его сознании, что неудача с плитой — не бог весть какая беда, что было бы странно, если бы у него с первого раза всё получилось. Вот теперь, если он заново возьмётся за такую работу, то будет осторожнее и ловчее — первый блин всегда комом.
Всё-таки бездонна народная мудрость. На всякую беду там найдётся утешение.
Однако Василий Петрович боялся: лишь только он увидит расколотую плиту, сердце опять у него зайдётся.
Но обошлось. Никакого горького чувства при виде разрушенной работы он не испытал, никакой злобы коварная плита в нём не вызвала. Даже напротив, он смотрел на неё со снисходительной улыбкой.