— Может, мне позвать охрану?
— Да, пожалуйста. Уверен, ваша история их заинтересует.
Удивление прошло, уступая место нарастающему беспокойству. Она сделала глубокий вдох:
— Послушайте, я не знаю, кто вы такой или что я…
— Хватит пудрить мне мозги. Я точно знаю, что вы делали. Вопрос в том, озвучите это вы сами или позволите сделать это мне?
— Озвучить самой? — тихо спросила она.
— Да. И я уверен, что смогу привлечь журналистов, которым ваша история покажется интересной.
Потрясение лишило ее и голоса и дыхания. «Откуда он узнал? Никто не должен был догадаться об этом». Она поднесла пальцы к шее, пытаясь ослабить внезапно ставший тесным шерстяной воротник.
Что бы сказал ее отец на ее месте?
— Вы не сможете ничего доказать, не имея прямых улик.
Определенно, юрист в семье — великое подспорье.
Через мгновение она уже заставила каждый уставший мускул своего тела напрячься и снова подтянулась, пытаясь вернуть себе уверенность.
— И что это будет за история? — спокойно спросила она, прожигая его ответным взглядом.
Его тихий ответ прозвучал для нее совершенно неожиданно.
— Подставная игра на аукционе.
— Что?
— Запланированное участие в аукционе против…
— Искусственное завышение ставки с целью поднять цену. Да, я понимаю, о чем речь. И вы… вы… — она облегченно выдохнула, — вы сошли с ума.
— Будете отрицать, что знакомы с Энн Ричардсон?
— Конечно нет. В колледже она жила в одной комнате с моей сестрой.
Он посмотрел на нее с ухмылкой:
— Ну, конечно.
Волна беспокойства снова приблизилась к ней, заставляя холодные мурашки бежать по позвоночнику.
— Это правда. И легко проверить.
— Даже не сомневаюсь.
— Послушайте, мистер…
— Харрингтон. Чейз Харрингтон.
— Мистер Харрингтон, вы выиграли аукцион. Теперь вы — счастливый обладатель редкой, бесценной рукописи последней книги Дилана Дунбара. — Ее голос практически сорвался до хрипа, но она сглотнула и продолжила: — Идите оплачивайте приобретение и наслаждайтесь вашим трофеем. А теперь я…
— Так зачем вы участвовали в торгах?
Она покопалась в сумке в поисках солнцезащитных очков.
— А зачем это делали другие?
— Речь не о них.
С поддельным безразличием она повела плечами и надела солнечные очки.
— Ненавижу ждать. Особенно произведения Дунбара.
— То есть вы не могли подождать полгода? — Он скрестил руки на груди со смешанным выражением скептицизма и презрения.
— Именно.
— Чушь.
Стресс последних нескольких лет, напряжение аукциона, тоска по детям и бешеный ритм Нью-Йорка сделали свое дело: она, наконец, потеряла самообладание. Кровь забурлила в ее венах, жар ударил в лицо. Распрямив плечи, она сняла очки, вскинула подбородок и посмотрела на него своим убийственно высокомерным взглядом: