— А скажите, вы когда-нибудь плавали в вышеупомянутой реке?
— Разумеется! — Она взмахнула рукой, указывая на свою одежду. — Шестнадцать слоев ткани!
— И что же?
— А то, что в шестнадцати слоях ткани не плавают!
— Неужели?
— Да, не плавают!
— Почему?
— Потому что в них утонешь!
— А… — Герцог усмехнулся. — Наконец-то мы хоть что-то сегодня выяснили. — Однако ему было не до шуток. О Господи, ведь она же могла утонуть! И если бы он задержался еще хоть на…
— Я же вам говорила… — Эти ее слова прервали ход его мыслей. — У меня была веская причина забраться туда. И если бы не ветер и эта тяжелая одежда, то со мной бы было все прекрасно.
Тут снова поднялся ветер, и Джулиана, поежившись, обхватила плечи руками и внезапно показалась такой… маленькой. И хрупкой. Полной противоположностью той, какой он ее знал, — яркой, дерзкой, сумасбродной. И в ту же минуту гнев оставил его; ему захотелось обнять ее и прижимать к себе до тех пор, пока она не согреется.
Чего он, разумеется, сделать не мог.
На них смотрели, и разговоры будут достаточно громкими и без того, чтобы подливать масла в огонь.
Когда же он заговорил, слова его прозвучали слишком уж резко.
— Почему вы должны постоянно испытывать мое терпение?
— Вы же знаете, что я не хочу это делать. А вот вы… Вы постоянно ждете, что я потерплю неудачу, провалюсь. Ждете, что я совершу ошибку. Что буду безрассудной. Погублю себя.
— Тогда почему бы не доказать, что я не прав?
— Ну как же вы не понимаете?! Я и доказываю, что вы не правы.
Надолго воцарилось молчание. Наконец герцог пробормотал:
— Вы ужасно замерзли.
Она подняла на него взгляд, и у Саймона перехватило дыхание от яркой голубизны ее глаз.
— А вы р-разве н-нет? Вам не холодно?
Какой уж там холод — он был словно в огне! Одежда Джулианы насквозь промокла и испортилась, волосы также были мокрые, и она сейчас походила на вымокшего нахохлившегося птенца. Однако выглядела при этом потрясающе. Одежда прилипла к телу, так что видны были роскошные формы, и казалось, вода лишь подчеркивала изумительные ее черты — высокие скулы, длинные густые ресницы, обрамляющие огромные голубые глаза, и фарфоровая кожа, по которой стекали капельки воды. Проследив взглядом за одной из них, Саймон вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется слизнуть эту капельку языком.
Она была живая… И он хотел ее.
Тут девушка вновь задрожала, и он, отбросив глупые мысли, сказал себе: «Я должен доставить ее домой, пока она не схватила воспаление легких. Или пока я окончательно не сошел с ума».
Герцог повернулся к ее служанке.
— Вы приехали в карете? — спросил он на итальянском.