Рассыпавшаяся пыль вновь поднимается четырнадцатью силуэтами вокруг меня. Совсем не похоже на шедевры реалистичности от сенсея, но в неуклюжих, словно рисунок малыша, фигурках с меня ростом, можно вполне угадать ноги, руки, туловище и голову. Усилие воли, и фигуры начали синхронно шевелиться. Я закрыл нашу компанию щитом и принялся отсчитывать расстояние до самой дальней группы. Не был уверен в результате, но хотелось сделать это красиво — не важно, победить или умереть. Лучше бы, конечно, победить. Нервы троих не выдержали первыми, но щит даже не просел от их атаки.
Пора. Первый шаг внутрь пыльного силуэта — тело подхватывает практически завершенную технику Воздушных Оков и направляет в первого врага. Новый шаг по кругу — подхваченная техника, дуновение силы, и тело следующего охранника вжимает в землю. Шаг, еще один. Техника очень сложна, формировать ее — непростительно долго на поле боя. Однако можно позволить своему отражению сделать всю работу, а потом завершить ее лично. Правда, кроме сенсея повторить это никто не смог. То, что делаю я, жалкая пародия на его возможности. Но охране хватает — тринадцать тел прижаты к земле. Все — живы, но не способны двигаться и формировать техники. Стоп, где четырнадцатый?
Прыжок в сторону спасает тело от Дыхания Глубин. Техника земли — неудивительно, родовая техника Акэти. Быть может, потому у них все так хорошо с чаем? — подумал я, отпрыгивая от Кольев земли. Где враг? Еще один удар чуть не переламывает ноги. А, впрочем, главное — участие. Мир взрывается сотнями воздушных зеркал. Нестерпимое сияние пробивается даже сквозь сжатые плотно глаза. Теперь — бежать. С жалобным скрипом инерция тянет выломанные ворота, открывая мне путь к свободе. Мотоцикл — на месте, враги — позади. Кажется, прорвался. Домой идти не следует — толстяк что-то говорил о 'грузчике'. Неужели пробили за одну ночь? Впрочем, в кланах могут и не такое.
* * *
Несколько лет назад старейшина клана Акети с великим удовольствием передал главенство над кланом и родом старшему сыну. Мало кто мог похвастаться достаточной волей для такого поступка — власть под конец жизни оставалась единственным доступным удовольствием для многих достойных мужей. Старейшина видел мир немного иначе, шире. За маской ворчливого старикашки прятался добрый человек, смысл жизни которого был в детях и внуках, а уже потом — в процветании клана. Однажды старик увидел в глаза старшего сына уверенность и желание принять управление — и с легкостью ушел на второй план. Казалось бы, исполнилась мечта — труд всей жизни в надежных руках преемника, можно сосредоточиться на воспитании подрастающего поколения и забыть о проблемах. Вот только проблемы не позабыли о Старейшине.