Я сразу же вспомнил Коротышку Элдгрима и перепугался: а вдруг со мной случится такая же беда? Не хотелось бы, чтоб в голове у меня было, как на море после шторма — тишь да гладь… и полная пустота.
— Только дернись, и я еще добавлю! — прорычал чей-то незнакомый голос.
— Хватит болтать, — оборвал его другой. — Надень ему мешок на голову и оттащи к мальчишке. Да побыстрее.
О, вот этот голос я сразу узнал! Даже несмотря на то, что в голове у меня гремел гром и одна за другой вспыхивали маленькие молнии. А затем наступила темнота — это мне и впрямь натянули на голову мешок из-под зерна.
Но я все равно узнал голос. Монах Мартин!
От мешка меня освободили уже днем, когда, по мнению похитителей, мы достаточно удалились от села. Я с полминуты моргал слезящимися глазами, прежде чем мне удалось различить фигурку Олава, который сидел в углу подводы, как всегда, кутаясь в свой грязный плащ. На плаще были пятна крови.
День выдался ясным, небеса ярко голубели над головой. Но, несмотря на это, воздух искрился мельчайшими то ли снежинками, то ли крупицами льда. Морды лошадей были окутаны клубами пара, снег громко скрипел под полозьями телег. А мы все спешили по заснеженному морю, прокладывая себе путь среди жемчужно-белых сугробов.
— Как себя чувствуешь, ярл Орм? — спросил Олав, с интересом выглядывая из своей кучи мехов — он даже голову поворачивал то так, то эдак, чтобы лучше рассмотреть меня (я обратил внимание, что лицо мальчишки съежилось и побелело от мороза). — Тебя, похоже, здорово шандарахнули по голове.
Так оно и было. Если вы услышите от кого-нибудь, что он после солидного удара по башке тут же вскочил и кинулся на своего обидчика, можете быть уверены: врет, точно сивый мерин. Лично я в первый час после пробуждения даже головы не мог повернуть без того, чтоб все мои внутренности не скрутились в тугой узел. Поставленная на полозья подвода катилась довольно гладко, но даже легкие покачивания отзывались в голове непереносимой болью.
Солнечный свет слепил глаза, так что в конце концов я вынужден был снова закрыть глаза. Но слышать-то я слышал все. Прежде всего — незнакомые голоса, судя по всему, принадлежавшие каким-то свеям и гетам. Затем, конечно, мерзкий скрипучий голос Мартина с его неистребимым саксонским выговором. Он ругался на погонщиков, понуждая ехать еще быстрее. Проклятый монах… Как же я его ненавидел! Вскоре к хору голосов присоединился еще один. Он показался мне смутно знакомым, но, как я ни старался, так и не смог вспомнить лица говорившего. Чувствовал только, что говорит кто-то из русов…