То, что Сорока говорил, и впрямь выглядело разумным. Иона Асанес сам был с Кипра — его мать и до сих пор там жила (если еще числилась в мире живых) — и, как многие островитяне, являлся последователем Христа. Там, на Кипре, мальчишка сослужил нам добрую службу, и в благодарность мы увезли его с собой. И хотя со временем все мы, побратимы Обетного Братства, стали настоящей семьей для Козленка, боги Асгарда так и не смогли изгнать Белого Христа из души мальчишки.
— Теперь он практически все время проводит в монастыре, — сообщил Творимир. — Вовсю общается с греками — главным образом, конечно, с монахами и послушниками, но также встречается и с торговцами из Великого Города. Парнишка обучается торговому делу, но сдается мне, делает это больше на их, на греческий лад. Он уж сколько времени докучает мне — все просит, чтобы я отправил его в Великий Город. Вернее, он-то сам упорно величает его Константинополем и злится, что я по старинке называю город Миклагардом. Его даже «Великий Город» не устраивает! Ругается, обзывает меня варваром…
— О, с нашим Паем та же самая беда, — вмешалась Торгунна. — Молодые все такие — никого не слушают, только свое мнение признают.
Замечание справедливое и, на мой взгляд, вполне подходящее, чтобы завершить эту часть разговора. В другое время я был бы не прочь поговорить о современной молодежи, но в настоящий миг слишком уж много забот меня осаждало. А посему мы перешли к следующим темам. Обсудили здоровье Ионы — на удивление хорошее, если учесть, что мальчишка был смуглым южанином, практически серкландцем, не привыкшим к снежным зимам; затем поговорили о торговле и безумной войне Святослава с Великим Городом, которая, понятное дело, сильно затрудняла эту самую торговлю.
Когда Творимир поинтересовался, не желаем ли мы воспользоваться его баней, Квасир едва не поперхнулся пивом. Финн же удостоил славянского торговца таким взглядом, что им вполне можно было бы ободрать всю позолоту с многочисленных комнатных украшений Сороки. Мы являлись добропорядочными норманнами и, в отличие от всяких там вонючих франков, саксов, а также эстов и ливов, большую часть года ничего не имели против хорошей помывки. Но в зимние месяцы к подобным забавам стоит подходить с осторожностью.
Впрочем, я уже усвоил, что русская баня — это нечто совершенно особое. Я наблюдал, как люди докрасна накаляют свои бани, затем входят туда обнаженными, обмазываются каким-то маслом и начинают хлестать друг друга свежими вениками — до тех пор, пока полумертвыми не вываливаются из купален.