Где-то за углом собралась кучка людей. Они, кажется, снова чего-то от кого-то требовали, смешные в своем упорстве демоса требовать от такого же демоса… Сюда, в маленькое кафе, иногда доносились обрывки их взволнованных речей, смешивались с рычанием машин и дребезжанием трамваев… И девушка напротив казалась ему нездешней. Неотсюда. Там, за окном — ах да, смешной демос требовал по давней привычке: руки прочь от какого-то олигарха, наивно поверив снова, что их жизнь связана с чьим-то непременным благоденствием… Раньше — Анджела Дэвис, потом голодающий доктор Хайдер, теперь — очередной партийно-комсомольский мошенник, умело прокрутивший в свою пользу их средства.
Девушка напротив негромко рассказывала ему что-то, улыбалась, и все, что она делала, принадлежало ей самой. Ее мысли. Ее чувства. Даже ее маленькие невзгоды. Он позавидовал ей — с тех пор как случилась с ним беда, он никогда не принадлежал себе. Два недочеловека убили двух человек. И остались на свободе… Потому что во всем обвинили одну женщину. У них было много денег, а у его жены уже ничего не было.
И когда один из них все-таки сидел в КПЗ, точно так же собралась кучка демоса, жаждущего «справедливости». И точно так же они требовали «справедливости», утверждая, что убийца его семьи посажен совсем не потому, что плохо управляет машиной. Нет, он тоже непостижимым образом оказался узником совести. Оказывается, его преследовали власти за нетрадиционную ориентацию.
— Вы меня слышите?
Ее глаза требовали внимания.
Он кивнул.
— Мне показалось, что вы где-то далеко, далеко…
— Нет, — рассмеялся он. — Я здесь. Просто на улице очень громко разговаривают…
— Да, я тоже заметила… Правда, я ничего не могу понять, но значит, и не нужно. Я так думаю, что мы сами способны услышать нужное и отказаться воспринимать то, что нас не касается…
— Но люди вокруг тоже так думают…
— Это их право. И хорошо бы, они так думали. Знаете, я так считаю, что Уайльд был прав. «С какой стати зависеть от общественного мнения, если большинство у нас интеллектуально неразвито?»
— Я не люблю Уайльда.
— А я его люблю, — тихо призналась она. — Я догадываюсь, почему вы его не любите… Но это ведь не мешает ему быть хорошим писателем. И очень умным человеком… И потом — он так хорошо написал про любовь! Помните «Балладу Редингтонской тюрьмы»? Любимых убивают все… И на самом деле убивают, правда. Сами не ведая… Мне так часто кажется, что я — даже своей любовью — убиваю… — Она вздохнула.
Ему ужасно хотелось узнать, кого она убивает, и было немного обидно, потому что где-то был соперник. И он сам удивился тому, что ему совсем не плевать на факт существования данного индивидуума.