А потом я почувствовала, как кто-то осторожно гладит меня по бритой голове теплой мягкой ладонью, и, обернувшись, увидела рядом с собой маму. И крови на лице у нее уже не было, и она сразу же улыбнулась мне чуть вспухшими губами.
— Мама! — закричала я, крепко ее обнимая. — Мамочка!
— Все хорошо, доча! — сказала мама, тоже обнимая меня. — Главное, что они тебя не тронули! Ведь они не тронули тебя, да?
Я хотела сказать, что один из парней очень сильно пнул меня ногою в живот, но потом поняла, что под словом «тронули» мама подразумевает совсем не этот болезненный пинок...
— Нет, — сказала я тихо, чуть слышно. — Они меня не изнасиловали!
— Тогда одевайся!
Оказалось, что мама как-то ухитрилась подобрать всю мою одежду. И она, то есть одежда, оказалась почти целой.
— Одевайся поскорее! — повторила мама, тревожно озираясь по сторонам. — Нам надо срочно уходить отсюда!
Это я и сама хорошо понимала. И потому быстренько оделась.
Конечно, наилучшим вариантом было сразу же смотаться, но маме вдруг стало жаль непроданных изделий. И мы вернулись к своему столу, и подобрали с земли все разбросанное. Деньги, что швырнул нам тот парень, мы тоже подобрали.
И тут я увидела жандармов. Их было двое, и они неторопливо шли в нашу сторону.
Когда они подошли совсем близко, мама почтительно им поклонилась. И я тоже поклонилась, хоть и не так почтительно.
— Пропуск показывай! — сказал один из жандармов скучающим голосом. При этом он даже не взглянул на нас, смотрел куда-то поверх наших голов. А второй и вообще прошел мимо и двинулся себе дальше.
И на пропуск жандарм едва взглянул. Так, мельком, зато внимательно посмотрел на нашу коробку с изделиями.
Я уж подумала, было, что он заставит нас открыть коробку, но тут жандарм перевел взгляд на меня.
— Известно тебе, что занятие проституцией уродкам строго запрещено?! — спросил он, вроде и безразлично, но с какой-то скрытой угрозой в голосе. — Особенно за пределами резервации!
Я так и похолодела. Конечно же, я знала об этом запрете. И все уродки знали. Но занимались, ежедневно рискуя и хоть как-то зарабатывая этим себе на жизнь.
— А знаешь, что тебе за это грозит? — уже с явной угрозой в голосе поинтересовался жандарм.
Я знала и это. И мама знала. И обе мы отлично понимали, что оправдаться нам никак не удастся, потому, что тот, кто все доложил жандарму, конечно же, не стал описывать, как маму ударили по лицу, и как я вырывалась и кричала...
Но жандарм почему-то медлил, и мама, наконец-таки, поняла истинную причину этой его медлительности. И, выхватив из кармана деньги, подобранные на земле, тотчас же ловко сунула их в руку представителя власти. А тот, не менее ловко сунул их в свой нагрудный карман.