— Думаю, ты имеешь выход на нужных людей.
— Это не разговор. Что ты мне обеспечишь?
— Смотря по делу.
Юниор в темно-красном вечернем костюме сверлил взглядом Ярчука.
— Ладно, так и быть, я парень рисковый. В среду, скажем, к семи, сойдемся в «Колобке» и все там обговорим. Годится?
— Договорились.
— Ну, бывай. А то тёлки все кончились, мне на помост пора.
За очистными полями над неказистым складским районом в небо упирались шесть труб, сверкающих алюминиевой краской. Клим, проходя мимо, ощутил глухое содрогание земли от работы агрегатов. Рядом с ТЭЦ было озеро, у бетонированного берега плескалась стайка ребятишек. Вдали, за низкой кирпичной стеной виднелось несколько домишек под шиферными кровлями.
Двор Марины Ярчук был под стать окружению — голый, утоптанный, словно ток, приткнувшийся одним боком к стене какого-то пакгауза. Под окном белого до синевы домика торчала корявая абрикоса; квохтали, бродили вокруг куры. Крыльцо было почти вровень с землей. Клим постучал в открытую дверь.
— Кого там еще… несет на вечер глядя?
Голос старой женщины. Затем в сенях показалась она сама — тяжкая, как броненосец, оплывшая, зевающая тетка в матерчатых шлепанцах.
— Вечер добрый. Я к вам по поводу Никандра Даниловича.
Клим вглядывался в тяжелые черты — что же мог отец найти в ней? Хотя, если скинуть лет двадцать…
— Царство ему небесное, — тетка смотрела все так же недоверчиво. — Только что ж еще там может быть за повод? Сто лет, кажись, как порознь.
«Однако с информацией тут в порядке. Эта Марина в курсе последних новостей», — отметил Ярчук. Он раскрыл портфель.
— Там оказались кой-какие ваши вещи. Я захватил с собой.
Марина взяла в руки тощий сверток, развернула. Что-то, подобное сумрачной улыбке, тронуло обвислый рот.
— Смотри ты… то самое платье, в котором у Иванченков тогда… И сережки сердоликовые. Брошка…
Она тяжело вздыхала, перебирая нехитрые вещицы. Вдруг спохватилась.
— Да вы заходите, чего ж стоять?
— Не стоит, я только за этим. У меня к вам небольшой вопрос.
— Спрашивайте, раз небольшой.
— Отчего вы расстались… с Никандром Данилычем?
Лицо толстухи вновь налилось суровостью.
— Для таких вопросов, молодой человек… Кстати, кто вы такой будете?
— Родной сын… как оказалось.
— А-а… ну, то другое дело. Хоть он мне про сыновей и не говорил, но верю — Ярчукову стать угадать легко.
Марина прислонилась к двери, видно было, что ноги с трудом держат отекшее тело.
— Так вот. Почему, спрашиваете? Не годится ругать его, но — неосновательный он был человек. Нехваткий.
— Как это?
— А вот так. Непрактичный, хотя — мастер, каких мало, что правда, то правда. А толку с этого никакого. Заработки то густо, то пусто. Вроде не пил особенно, а с работы на работу шастал прямо-таки как птица перелетная… А жить тогда было труднее…